Рожденный бежать

Макдугл Кристофер

Идея была грандиозная… и, бесспорно, абсолютно провальная. Ни один бегун из спортивной элиты никогда не пойдет на риск, поскольку это означало бы не просто крах карьеры по собственной вине, а в прямом смысле собственноручно подготовленное самоубийство. Ведь чтобы просто добраться до стартовой линии, им пришлось бы незаметно проскользнуть мимо бандитов, пешком пройти по бездорожью и строго экономить каждый глоток воды и кусочек пищи. Если бы они получили травму, то умерли бы. Я не говорю, что прямо на месте, но неминуемо — это уж точно. Они оказались бы в нескольких днях пути от ближайшей дороги и нескольких часах пути от свежей воды, без всякой надежды на то, что спасательный вертолет пробьется к ним по узкому проходу между каменными стенами

отвесных скал.

Только все это сущие пустяки: Кабальо уже приступил к разработке своего плана. Именно по этой причине он и прибыл в Крил. Покинув хижину в речной долине, он переселился в ненавистный ему город, поскольку узнал, что на задах кондитерского магазина в Криле есть персональный компьютер с соединением по телефонной линии. Он изучил азы работы с компьютером, завел электронную почту и начал посылать сообщения во внешний мир. И тут-то как раз я и появился, и проснувшийся у этого «индейского гринго» интерес к моей скромной персоне, когда я заманивал его обратно в гостиницу, объяснялся лишь моим откровенным признанием, что я писатель. А чем черт не шутит: может, статья о его состязаниях по бегу и в самом деле привлечет кое-кого из бегунов?..

— Ну и кого же вы пригласили? — спросил я.

— Да так, пока только одного, — ответил он. — Мне нужны правильные бегуны, настоящие чемпионы. Вот я и посылаю письма этому Скотту Юреку.

Скотту Юреку? Семикратному чемпиону «Вестерн стейтс» и супермарафонцу года, прошедшему три торфяника, Скотту Юреку? Кабальо, должно быть, совсем рехнулся, если подумал, что Скотт Юрек притащился бы сюда, чтобы бежать наперегонки неизвестно с кем в неизвестно какой дыре 80 километров — такую дистанцию предложил Кабальо. Скотт был лучшим бегуном на сверхдлинные дистанции в стране, а может быть, в мире, и есть основания думать, что бегуна лучше его не бывает. Когда Скотт Юрек не соревновался в беге, он помогал компании Brooks разрабатывать их «визитную карточку» — обувь для бездорожья «Каскадья», или занимался монтажом проданных лагерей для занятий бегом, или принимал решения относительно того, какое яркое соревнование он проведет в следующий раз в Японии, Швейцарии, Греции или Франции. Скотт Юрек был коммерческим предприятием, жизнь и смерть которого зависели от здоровья Скотта Юрека, а это означало: ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы главный капитал компании заболел, спился или был сражен неудачей в каких-то невнятных игрищах под прицелом снайперов в далекой мексиканской глуши.

Но в руки Кабальо попалось интервью с Юреком — он мгновенно учуял брата по крови! Скотт был на свой лад таким же таинственным, непостижимым, как и сам Кабальо. Звезды калибром помельче, вроде Дина Карназеса и Пэм Рид, усиленно пиарились на телевидении, превозносили сами себя в мемуарных опусах и (как в случае с Дином) радели о попадании в желудки потребителей спортивного напитка, паря полуголыми на «беговой дорожке» в небе над Таймс-сквер. Величайший же американский супермарафонец фактически оставался в безвестности. Он был чистокровным беговым животным, чем и объяснялись две из его прочих странных привычек: на старте каждого из забегов он издавал леденящий кровь вопль, а победив, имел обыкновение валяться в грязи на манер гиперактивного пса. Затем вставал, отряхивался и исчезал в Сиэтле до тех пор, пока не наступал момент эху его боевого клича снова прокатиться в предстартовой темноте.

Вот именно такого чемпиона и искал Кабальо: не какого-нибудь самопиарщика, который будет использовать тараумара для «смазки» своего бренда, а человека с истинно научным подходом к спорту, способного по достоинству оценить артистизм и затраченные усилия в выступлении даже самого неспешного бегуна. Кабальо не нуждался более ни в каких иных доказательствах того, что ему нужен именно Скотт Юрек, но все равно получил их: когда Юрека в конце интервью спросили о его кумирах, он назвал тараумара. «Для вдохновения, — отмечалось в статье, — он повторяет поговорку индейцев-9 тараумара: "Если

бежать по земле и бежать вместе с землей, можно бежать вечно"».

— Ты пойми! — стоял на своем Кабальо. — У него же душа рарамури.

Но постойте…

— Даже если Скотт Юрек и согласится приехать, как быть с тараумара? — спросил я. — Они-то пойдут на это?

— Может быть, — пожал плечами Кабальо. — Мне нужен только Арнульфо Кимаре.

А этого точно никогда не случится. По личному опыту я знал: Арнульфо вряд ли стал бы разговаривать с кем-то из посторонних, не говоря уж о том, чтобы якшаться с целой их кодлой неделю да еще водить по разным местам, показывая тайные тропы. Я восторгался замахом Кабальо, но всерьез сомневался в его способности реально оценивать ситуацию. Никто из американских бегунов не знал, кто он такой, — и большинство тараумара не знали наверняка, чем он тут занимается. А он при всем том ожидал, что ему поверят?

— Я почти убежден, Мануэль Луна придет! — продолжил Кабальо. — А возможно, прихватит и сына.

— Марселино? — спросил я.

— Ага! — сказал Кабальо. — Он способный.

— Потрясный!

Моя память еще хранила послеобраз этого чудо-подростка — «мальчика-факела», — промчавшегося по грязной тропе со скоростью огня по бикфордову шнуру. Ну пусть. Но в таком случае кто знает… Что если Скотт Юрек или кто-то другой из «классных ребят» вдруг все-таки сюда явится? Просто ради возможности снова побегать рядышком с Мануэлем, Марселино, Кабальо… Она того стоит. Беговая манера Кабальо и Марселино больше всего тяготела к способности человека летать. Вкус к бегу я ощутил именно здесь, на дорожках Крила, — мне захотелось чего-то большего. Я чувствовал себя так, будто что есть силы замахал руками и поднялся на сантиметр над землей. И как, скажите на милость, после такого можно думать о чем-то еще, кроме очередной попытки?

«Я способен на это», — сказал я себе. Ведь Кабальо, когда оказался здесь, был точно в том положении, что теперь я: парень лет сорока, с изуродованными ногами, и не прошло и года, как он уже парил в небесах, шествуя по горным вершинам. Но раз это поработало на него, то чем хуже я? И если я основательно освою приемы, каким он меня научил, возможно, и я стану крепким и сильным, чтобы бегать вот так же по Медным каньонам? Вероятность того, что его забег состоится, ничтожна… да нет, ее вообще не было. Этому не бывать. Но если вдруг каким-то чудом ему все удастся… я бы хотел оказаться в то время в том месте.

Вернувшись в Крил, мы с Кабальо расстались, пожав на прощание друг другу руки.

— Спасибо за уроки, — сказал я. — Ты многому меня научил.

— До встречи, братишка, — ответил Кабальо. Повернулся и зашагал прочь.

А я стоял и смотрел ему вслед. Меня охватило чувство щемящей грусти, но в то же время я испытывал и необычайный душевный подъем, наблюдая, как медленно удаляется этот приверженец древнего бега на длинные расстояния, отказавшийся от всего, кроме своей мечты, и бредущий обратно в «лучшее для бега место на свете».

Один. Всегда один. 

Глава 18

— Вы когда-нибудь слышали о Кабальо Бланко? Вернувшись из Мексики, я первым делом позвонил Дону Эллисону, бессменному редактору журнала UltraRunning. Кабальо в разговорах со мной ненароком раскрыл две подробности из своего прошлого, о коих стоило бы упомянуть отдельно: в определенном смысле он был профессиональным боксером атакующего стиля — это первое, и второе: он выиграл несколько супермарафонов. Проверить, занимался ли он боксом, было безумно сложно по причине запутанного клубка разных квалификаций и аккредитующих органов, но что касается супермарафонов… Тут все дороги ведут к Дону Эллисону, обитающему в Уэймауте. Будучи центром сбора всех слухов и сплетен, результатов состязаний и сведений о восходящих спортивных звездах, Дон Эллисон знал всех и вся, а посему сразу слетевшее с его уст удивленное: «Кто?» — разочаровывало вдвойне.