Рожденный дважды
Шрифт:
— Тебе они понравились?
Отвечает не сразу, крутит головой, покусывает нижнюю губу:
— От них больно, мам…
Впервые за последнее время мне кажется, что он говорит искренне, без вечной своей насмешливой улыбочки.
Беру его за руку, она совсем холодная.
— Мне жаль, Пьетро…
Чувствую, как он проглатывает комок.
— Диего молодец, он классный был.
Пьетро сосредоточенно рассматривает витрину — розу на темном бархате.
— Я не похож на него, да?
— Ты — его копия.
— Привет, малышка… — Диего, широко улыбаясь, заходит в приемный
Здесь холодно, как в гигантском аквариуме. Я сижу на кожаном диване жемчужного цвета, напротив меня — точно такой же. Рамы на окнах железные — индустриальный антиквариат. Большая абстрактная композиция во всю стену… красные пятна, пузыри, наполненные кровью, плывут по темному фону.
Наконец-то Диего пришел. Я ждала его, смотрела на приоткрытую дверь, чувствуя себя очень неуютно. И вот он здесь, его худое лицо склонилось надо мной, волосы примяты.
— Я опоздал?
— Нет, я сама пришла недавно.
Садится рядом, целует меня в щеку. Он принес с собой запах городских улиц — ехал сюда через весь город. В руках у него мотоциклетный шлем, он снимает кожаные перчатки, гладит меня по спине, легонько встряхивает за плечи. Я изображаю жалкое подобие улыбки.
— Ну что, снова мне придется дрочить? — со смехом спрашивает он.
Пытаюсь засмеяться и я, но слезы так и катятся из глаз.
Врач-генетик уже сделал заключение по результатам анализов Диего: «К счастью, у вашего мужа прекрасная спермограмма, так что необходимо сосредоточиться на вас».
Слезы тихо катятся по моему неподвижному, без эмоций, лицу. Диего молчит, он привык к этим слезам. Одна и та же сцена повторяется почти без изменений.
— Хочешь, уйдем отсюда?
Диего то и дело повторяет: «Если тебе это так тяжело, давай все бросим». Но я настаиваю, снова и снова записываюсь на прием к разным врачам.
— Ты откуда? — спрашиваю его.
— Из студии.
— Тебе нужно вернуться?
— Не беспокойся, меня подождут.
Сейчас он снимает только для рекламы. Подчиняется вкусу заказчика, никаких размытых изображений, делает только то, о чем его просят, фотографии четкие и ясные, кристально чистые. Работа не творческая, поэтому нравится ему. Говорит, что включает автопилот.
Лечение требует денег. Прошел целый год — самый тяжелый год моей жизни. Еще одна чистка, разведенные в стороны ноги, расширители, иглы…
Мне вводили гормоны для стимулирования овуляции, потом брали яйцеклетки на анализ. У них оказалась плохая форма, неправильная последовательность нуклеиновых кислот. Сгустки образовывались там, где, по сути, не должны были образовываться. Мне вводили кортизон, антикоагулянты, потом снова стимулировали овуляцию. Яйцеклетки стали лучше, некоторые из них вполне подходили для оплодотворения. У Диего взяли сперматозоиды и попробовали подсадить сперматозоид в яйцеклетку. За первой попыткой последовала вторая. Зачатие произошло, беременность стала развиваться, сердцебиение у плода было… но через пятнадцать дней прослушиваться перестало. Еще через неделю я упала с мопеда, мне наложили пять швов на подбородок. Врач-генетик сказал: «Что-то мне не нравится…»
Сделали гистероскопию. Генетик улыбнулся:
— У вас перегородка в матке, вы знали об этом?
— Нет, а что это?
— Это кусочек мембраны, который разделяет полость матки и препятствует
Я нашла лучшего специалиста по этой части. Пришлось ехать в Милан — поезд, гостиница. В частной клинике на меня надели зеленый халат. Перегородку убрали. Диего поддерживал меня под руку, мы шли по длинному коридору, покрытому лаком; я еле переставляла ноги, держась за низ живота. Мы дошли до стеклянной двери детского отделения, увидели белый стерильный инкубатор, полный темных головок. Я стояла как каменная. Диего крепко обнял меня, и тогда я решила: я хочу, и я сделаю это.
Снова стимулирование овуляции, гормональные препараты профази 500 и пергонал 150. Я начала толстеть, у меня испортился характер, либидо причалило к Антарктиде. Я соблюдала все предписания врачей, бросила курить. И вот я здесь, в ожидании очередного искусственного оплодотворения.
Наконец-то нас приглашают пройти. В просторном кабинете — огромный стеклянный стол, на стене мрачноватая картина, как будто Альберто Бурри. Доктор очень любезен, у него усы и животик, как у семейных врачей прошлого века. Он шевелит пальцами, я рассматриваю его обручальное кольцо, кустики черных волос.
За ширмой снимаю юбку, забираюсь на кресло. Доктор включает монитор, вводит наконечник, копается во мне. Я жду.
Он, в конце концов, честный человек. Чешет в затылке, разводит руками. Мы снова сидим у стола, мое лицо — мордочка затравленной лисички. Доктор смотрит на меня, переводит взгляд на Диего, качает головой. Ему действительно очень жаль, но в нашем случае все попытки обречены. Несмотря на гормональную терапию, яйцеклеток у меня мало, даже меньше, чем в прошлый раз. Голос у доктора не такой, как обычно, кажется, что каждое слово дается ему с трудом. В моем случае не поможет даже донорская яйцеклетка, потому что матка у меня неэластичная, плохо развита… преждевременно состарилась, после удаления перегородки остался большой рубец. Такое, к сожалению, случается.
Голос у доктора дрожит, когда он произносит:
— У вас бесплодие… стерильность девяносто семь процентов… согласно медицинским показателям это полная стерильность.
Я киваю, побелевшие кисти рук сжаты в крепкий замок.
Диего встает, потирает руками колени, садится снова:
— А три процента?
— Чудо… только чудо. Мы, итальянцы, привыкли верить в чудеса, — разводит руками профессор.
Выходим из кабинета, профессор провожает нас до приемной, до самой входной двери. Он очень сожалеет. Проводил нас, как добрый пастырь, отлучающий заблудших чад от церкви.
— Спасибо…
В этот раз он даже не взял с нас денег.
Спускаемся по лестнице, я держусь за гладкие перила. Здание красивое, сороковых годов, белое, легкое, словно корабль.
Боли нет. Я так много страдала, что сейчас чувствую облегчение. Мне никогда не быть матерью, мое тело никогда не потеряет форму, я высохну, постарею, меня ждет одинокая старость. Нам не выполнить библейскую заповедь: «плодитесь и размножайтесь». Семя не будет брошено, нам не увидеть всходов. Бога нет. Где искать оправдание нашему убогому существованию? По какой дороге идти, чтобы найти смысл жизни? Я чувствую себя так, будто уже умерла. Покой и безмятежность, как в загробном мире.