Рождественская ночь. Рассказы и стихи для детей
Шрифт:
Анна Николаевна с улыбкой взглянула на неловкого юношу и против воли остановила на нём умилённый и ласковый взор. Она смотрела на раскрасневшееся от радостного волнения лицо Вани, на его глаза, весело сверкавшие из-под густых бровей, и с изумлением заметила в нём поразительное сходство с покойным мужем. «Отчего я раньше этого не замечала?» – мысленно упрекнула себя Анна Николаевна и всё ласковее всматривалась в преобразившееся лицо Вани.
Как не похож был этот теперешний весёлый взор его на тот суровый, исподлобья взгляд, к которому так привыкли все, его окружающие! Словно луч весеннего солнца, растопил этот взор ледяную гору, столько
– Мамаша, а это вот я вам приготовил, – проговорил Ваня и несмело подал Анне Николаевне небольшой футляр.
Она с любопытством раскрыла его, и сердце её радостно забилось. В футляре, на малиновом плюше, лежала давно желанная ею золотая брошь с раскрашенной фотографией её мужа.
Анна Николаевна, в первый раз за все восемнадцать лет, крепко, с любовью поцеловала склонённую голову юноши. Он порывисто ответил на эту ласку, горячо прижав к губам её руку. Потом быстро подошёл к столу и развернул какой-то свёрток.
– Ах! – вскрикнула Милочка и бросилась к столу.
Перед нею Ваня держал прозрачную белую кисею «в мушки». Милочка даже зажмурилась от радости. Она, видимо, не доверяла собственным глазам. Подарок был слишком неожидан.
– А здесь и маме на платье, – говорил Ваня, развёртывая второй свёрток и вынимая из бумаги серую блестящую полушёлковую материю. – Теперь ты можешь под Новый год ехать с мамой на твой первый бал. – Он светло улыбнулся, посмотрев на озарённое счастьем лицо сестры, и ласково добавил: – Теперь ты ведь больше плакать не будешь?
– Ванюша, милый, голубчик! – взволнованно проговорила Милочка и стремительно бросилась на шею брата. Кисея и материя соскользнули со стола на пол, но девушка, не обращая на это внимания, душила брата в своих горячих, бурных объятиях, поминутно повторяя: – Ванюша, я не знала, какой ты хороший! Ты добрый, славный, и я крепко-крепко люблю тебя…
Анна Николаевна подняла с пола материю и тоже подошла к Ване.
– Да пусти же меня, стрекоза, – шутливо заметила она дочери, – я тоже хочу поцеловать и поблагодарить Ваню. – Мягким жестом отстранив девушку, она нежно привлекла к себе сконфуженного юношу и, ласково заглядывая ему в глаза, тихо проговорила: – Ваня, ты сегодня принёс нам всем большую радость. Милый мой мальчик, спасибо тебе.
Она в первый раз назвала его «милым», в первый раз с нежной лаской, а не со строгим выговором обратилась к нему. Под ласкающим добрым взглядом больших чёрных глаз Анны Николаевны юноша забыл своё одинокое, безрадостное детство, забыл горечь незаслуженных обид. Душа его, так давно жаждавшая любви и участия, сразу раскрылась, и он, примиренный и счастливый, доверчиво встретил горевший неподдельным чувством любви взор мачехи.
Они долго молча стояли, крепко прижавшись друг к другу. Казалось, эта надломленная жизнью женщина искала опоры в этом сильном, полном энергии, молодом существе.
А вокруг них жизнь кипела ключом. Соня и Митя, весело и громко покрикивая, носились вокруг ёлки, глядя жадными глазками на аппетитные лакомства. Милочка, что-то напевая и чему-то улыбаясь, рассматривала белую кисею. На пороге стояла старушка нянька и, с добродушной улыбкой посматривая на ликующих детей, тихонько шептала:
– Слава тебе, Господи, слава Создателю! Дождались и мы радостного праздника!
– Но скажи же мне, скажи откровенно, – спрашивала немного погодя
– О, об этом я давно думал, – глубоко вздохнув, проговорил Ваня. – Я носился с этой мыслью целый год. Видя перед собой постоянно, как вы перебиваетесь изо дня в день, я стал искать, кроме уроков, еще другой каком-нибудь работы. Мой знакомый, губернский архитектор, дал мне чертить планы.
– Это, должно быть, те, которые видела Соня и назвала картинами? – живо спросила Анна Николаевна.
– Те самые, – ответил Ваня. – Я в продолжение трёх месяцев почти не спал над ними. Мне хотелось заработать на ёлку детям. Я хотел помочь вам… А сегодня, – уже торопливо продолжал он, точно боясь, что не успеет всего высказать, – сегодня, когда я увидел слёзы Милочки, я не выдержал, пошёл к архитектору и взял вперёд у него денег на платья и на шитьё их. Я потом всё-всё отработаю, – краснея от волнения и радости, говорил юноша.
– Но, Ваня, ведь тебе эта работа не по силам, – вырвалось у Анны Николаевны. – Это ты уж слишком. Я не могу тебе этого позволить. Не могу… Я…
– Ничего, ничего, мамаша, – живо прервал её Ваня. – Обо мне не беспокойтесь, я сильный, могу много работать, я ведь в папу… Вот только бы вам с детьми перебиться, пока я буду в технологическом институте, а потом… потом мы заживем также, как при папе, – докончил он уже весело и весело-самоуверенно тряхнул густыми волосами. – Правда, Милочка?.. – И, не дожидаясь ответа, вскочил со стула и подбежал к своей младшей сестрёнке.
Через минуту Соня, захлебываясь от хохота, сидела на плечах у Вани, который бегал вокруг ёлки, догоняя Митю, и ржал полоша-диному, изображая коня. «Весь в отца!» – подумала Анна Николаевна, глядя на возбуждённое и озарённое беспредельной радостью лицо пасынка. В весёлом шуме, наполнявшем комнату, ей мысленно слышится самоуверенный голос Вани, повторяющий: «Я сильный, могу много работать, я – в папу!»
Тихое радостное чувство овладело ею. От недавнего раздражения и недовольства жизнью не оставалось и следа. Угнетавшая её тоска, трепет перед неизвестным будущим своих детей исчезли, словно туман при восходе солнца. Она видит впереди мощную фигуру пасынка, смело вступившего на дорогу своего отца, она видит протянутую ей сильную руку, и снова звучат его слова: «Я сильный, я – в папу!»
Изабелла Гриневская
Звезда
Рождественская песнь