Рождественская песенка
Шрифт:
Но, открыв дверь, Клара увидела молодого человека, который не мог вспомнить песню. Он тут же приподнял шляпу.
– Извините, ради бога... Вы уходите?.. Прошу прощения.
– Вспомнили?
– спросила она.
– Кое-что, - ответил он.
– Слова.
– Тогда заходите. Минутка у меня есть. Он вошел в дом, и Клара прикрыла дверь. В магазине было темно, и ей показалось, что сейчас он робеет меньше.
– Начинается так, - сказал он.
–
– Шуберт.
– Она направилась в ту сторону, где стояли инструменты, и, сев за рояль, запела. "Эта, эта самая", - услышала она его слова и еще услышала, как Фредди Уильямсон нетерпеливо возится с замком входной двери.
– Чудесная песня, - сказал молодой человек.
– Она, конечно, не рождественская, но есть в ней что-то такое...
Громко топая, Фредди Уильямсон вышел на улицу, и вскоре оттуда донесся шум мотора. Цепочка на открытой двери брякала о косяк, и в темный магазин задувал холодный воздух.
Клара замолчала, она не знала всех слов, только эти первые строчки: "Песнь моя летит с мольбою тихо в час ночной. В рощу легкою стопою ты приди, друг мой..." Дальше она не помнила.
– Извините, я дальше не помню, - сказала она.
– Огромное спасибо, - сказал он.
Дверь хлопала, действовала на нервы, и она встала закрыть ее. Снаружи нетерпеливо сигналил Фредди Уильямсон.
– Вам, видимо, нужна пластинка?
– спросила она.
– У нас есть отличная запись.
– Если вас не затруднит.
– Постараюсь найти, - сказала она.
– Только зажгу свет.
Разыскивая пластинку, она еще раз пропела первые такты.
– Сколько в ней нежности, - заговорила она.
– Какая-то удивительная нежность...
– Вдруг ей показалось, что молодой человек смутился. Он принялся рыться в бумажнике, но она сказала: - Да ладно вам. Заплатите после Рождества, в любой день заплатите.
В ту же минуту дверь открылась, и показался Фредди Уильямсон.
– Что тут происходит?
– спросил он.
– Магазин давно закрыт. Клара, ну давай живей!
– Иду, - сказала она.
– До свидания, - попрощался молодой человек.
– Я вам очень признателен. С праздником вас.
– И вас с праздником, - ответила она.
Ветер успел стихнуть, и звезды на небе были резкими, зелеными; улицу подсушивало, только кое-где еще темнели мокрые пятна.
– Вот хам!
– бубнил Фредди Уильямсон.
– Наглец чертов!
Он насупился, замолчал и быстро погнал машину к высокому берегу
– Я бы его послал ко всем чертям!
– сказал Фредди Уильямсон.
– До чего наглый. Просто хам.
– Река разлилась, - сказала Клара.
– Замерзнет, на коньках можно будет кататься.
– До чего же нахальные бывают люди, - сказал Фредди Уильямсон.
– Черт знает что!
Он мрачно повернул на гравийную аллею, ведущую к большому эдвардианскому дому. От колес во все стороны взметнулись сухие, ломкие листья каштанов; по краям обширной лужайки серебрился иней.
– Еще разочек, пока мы одни, - сказал Фредди Уильямсон и с неуклюжей поспешностью, хотя она и пыталась отвернуться, поймал ее губы, как собака птицу.
– Кларочка, голубушка. К черту узду! Рождество ведь.
– Поставь лучше машину, я тебя подожду, - сказала она.
– Твое слово - закон, моя голубушка. Хорошо, что ты приехала.
Она выбралась из автомобиля и немного постояла, глядя вниз, на пойму. Потом нагнулась и тронула ладонями траву. Трава была жесткая, хрусткая, а прихваченные морозцем ветки деревьев и напитанные влагой стебли увядших цветов ярко искрились. В огнях дома, льющихся с той стороны лужайки, искрился пар от ее дыхания. Казалось, что даже внизу, на широко разлившейся воде поблескивает иней, и она почти убедила себя, что река успела чудесно преобразиться, затянувшись сплошной гладью льда.
Так она и стояла, думая о робком и пылком молодом человеке, о его зонтике, о приподнятой шляпе. Песня, которую он не мог вспомнить, снова зазвенела у нее в голове... "Песнь моя летит с мольбою... Ты приди, друг мой..." Но тут, топая ножищами по гравию, подошел Фредди Уильямсон и опять вцепился в нее, словно изголодавшийся пес.
– Еще разочек, пока никого нет, - загудел он.
– Разочек, Кларочка. Только один разик, лапушка. Вот так...
В доме вдруг раздались взрывы хохота, будто кто-то - скорее всего, ее сестрица - раздул искорки веселья, которые до этого лишь вырывались из окон.
– Помаленьку разогреваются, - сказал Фредди Уильямсон.
– Весело будет.
Под ее ногой хрустнул ледок. Она цеплялась за что-то неуловимое, уплывающее от нее. "Leise flehen meine Lieder. Ты приди, друг мой"... как же там дальше?