Рождественские туфли
Шрифт:
— Да. Мы назвали его Эван Роберт. В честь тебя, папа.
Эван Роберт приехал! Весил он на тот момент чуть больше трех килограммов и росту в нем было пятьдесят три сантиметра. С розовым личиком и пучками мягких волосиков по обеим сторонам головы он удивительно напоминал лысого старичка. Ханна и ее муж, а теперь и сын, жили в четырех часах езды от нас, в небольшом городке, где Ханна преподавала в местной школе, а Стивен работал полицейским. Каждый раз, когда я гляжу на Ханну, то не могу удержаться от улыбки: она — точная копия Кейт, какой я ее впервые увидел столько лет назад: те же блестящие черные волосы, тот же мелодичный смех и то же доброе
Кейт чуть с ног не сбилась, подготавливая дом к приезду своих девочек и первого внука.
— Передвинь-ка это вот сюда, Роберт, — говорила она, но через несколько секунд меняла решение: — Нет-нет, поставь обратно. Здесь оно занимает слишком много места.
Я едва поспевал за ее указаниями, помогая готовить и печь, доставать с чердака рождественские украшения, покупать подарки для малыша. А она радостно хлопотала, время от времени приговаривая:
— Подумать только, наше первое Рождество с внуком.
Мой собственный опыт доказал справедливость одного выражения, которое я слышал бесчисленное количество раз, но не придавал ему большого значения: «С появлением внуков нормальные люди превращаются в сумасшедших». Наш холодильник было не разглядеть под фотографиями улыбающегося Эвана в ванне, улыбающегося Эвана на полу, улыбающегося Эвана в кроватке, улыбающегося Эвана на руках у мамы. В принципе это была одна и та же фотография, просто сделанная в разных местах.
Когда мы услышали, как подъезжает машина, Кейт оттолкнула меня с дороги и бросилась открывать дверь. С криком «Счастливого Рождества!», размахивая руками, она со всех ног побежала к машине, где после быстрых поцелуев и объятий с Ханной и Стивеном новоявленная бабушка трепетно подхватила сверток с внуком и подняла его высоко в воздух.
— А вот и он! — воскликнула она. — Вот он, бабушкин мальчик!
Ко мне подскочила Ханна и чмокнула меня в щеку, а затем прошла вслед за Кейт в дом, где они принялись охать и ахать над Эваном, на время начисто забыв о нашем со Стивеном существовании.
— И вам тоже счастливого Рождества! — попробовал я завести с ними беседу, но ответа не получил. — Ну что, Стивен, наша компания здесь пока не требуется, — обратился я к зятю. — Не хочешь съездить со мной в аэропорт за Лили?
Когда мы втроем вернулись, дом весь светился рождественскими огнями, которые я развешивал в первое воскресенье после Дня благодарения. Весь процесс проходил под строгим и неусыпным контролем Кейт, которая стояла под лестницей и кричала снизу вверх: «Эта гирлянда слишком провисла!» или «Роберт, венок надо передвинуть, он висит не по центру». К концу дня общими усилиями дом был приведен в такой вид, которым гордилась бы даже моя мать. Не забыли мы установить на лужайке перед домом и рождественский вертеп.
Лили влетела в дверь, подхватила крохотного племянника на руки, нежно прикоснулась щекой к его носику, восторженно повторяя:
— Вы только посмотрите на него! Ах ты славный малыш! Славный!
Я вынул свой «Данхилл Биллиард»,
— Папа! — протянула Лили. — Тебе обязательно сейчас дымить этой штукой?
Но Кейт не сказала ни слова. Я так никогда и не объяснил ей, почему время от времени курю трубку, да она и не расспрашивала. Она знала, что это как-то связано с моим возвращением в семью, и этого ей было достаточно.
Эван заливался счастливым смехом в бабушкиных руках: Кейт то поднимала его кверху, то опускала вниз и зарывалась лицом в мягкий животик.
— Кто бабушкин ангел? — спрашивала она таким голосом, который, как я подозревал, приводил в боевую готовность всех собак в округе. — А? Кто бабушкин ангел?
Малыш смеялся и пускал пузыри, болтая в воздухе ручками и ножками. Лили протянула ему свой палец, и Эван схватился за него и не отпускал, даже когда бабушка подкидывала его высоко-высоко.
Я сидел в кресле, пыхтел трубкой и улыбался тому, что видел, улыбался нашей семье. Снова и снова я задумывался над тем, кто же был тот маленький мальчик, который так изменил всю мою жизнь.
ЭПИЛОГ
Рождество 2000 года
Пряча от ледяного ветра лицо, я сидел на корточках и руками сковыривал с надгробия комья замерзших листьев. «Эллен Катрин Лэйтон, — показалась наконец надпись на памятнике. — 15 августа 1917 года — 26 декабря 1985 года. Любимой маме». Очистив от снега и льда небольшой участок перед памятником, я отправился обратно к машине. В багажнике я привез некоторые из маминых любимых украшений: хвойный венок, остролист, гирлянду. Пока я пытался взять все это в один прием, что у меня не очень получалось, мимо прошел какой-то человек. Мне это показалось странным: Рождество — не тот день, когда люди ходят на кладбище. Во всяком случае, за все те годы, что я приезжаю сюда украшать к Рождеству мамину могилу, мне никто не встречался. Я пожал плечами, посочувствовал бедняге, которому в такую непогоду тоже приходилось мерзнуть на улице, и захлопнул крышку багажника.
Возвращаясь к маминой могиле, я нагнул голову как можно ниже, спасая щеки от колючего мороза. В ушах завывал ветер. Как бы высоко ни поднимал я воротник пальто, толку от него было немного. Поднявшись вверх по склону, я снова увидел того человека. Краем глаза я заметил, что это симпатичный юноша с бумажным пакетом в руках. В отличие от меня, он был одет в толстый темно-синий пуховик и шерстяную шапку с университетским логотипом. Заметив, что он смотрит на меня, я попытался помахать рукой, из-за чего чуть не уронил венок.
— Доброе утро, — сказал я.
— Доброе утро, — тоже помахал мне незнакомец. — Счастливого Рождества!
— И вам того же, — бодро ответил я.
— Вы первый человек, которого я встречаю здесь в этот день! — перекрикивая ветер, воскликнул он.
— Я подумал то же самое! — кивнул я.
Ветер немного стих, проглянуло солнышко, по обледенелым веткам и надгробиям рассыпались искры — все кладбище вдруг озарилось светом.
— Вы учились в университете? — спросил я, указывая на его шапку.
— Еще учусь, — улыбнулся он.
— Наш курс выпустили в семидесятом, — сообщил я. — В те времена мы пользовались чернильницами, разумеется. Что вы изучаете?
— Онкологию, — ответил он несколько смущенно. — Не знаю, как дальше пойдет.
— Здорово! Но курс действительно сложный, это верно. Дороги сегодня невозможные, а? Я не смог заехать сюда на машине, — поделился я.
— Да, сэр. Я ехал из больницы по федеральной трассе, ее песком посыпали, но все равно очень скользко. Может быть, солнце выглянет, поможет.