Рождественский кинжал
Шрифт:
– Возьми. Стоит подкрепиться перед предстоящим испытанием.
Она оглянулась и, убедившись, что Ройдон, сидящий в другом конце длинной комнаты, не услышит, сердито прошептала:
– Стивен, это о проститутке!
– Что именно? – заинтересовался тот. – Эта треклятая пьеса?
Она кивнула, трясясь от внутреннего смеха. В первый раз за день Стивен казался довольным.
– Не может быть! Ну и повеселится же дядя! Я хотел улизнуть к себе, написать письмо. Теперь останусь непременно. Этого нельзя пропустить ни за что
– Бога ради, веди себя прилично! – взмолилась Матильда. – Это будет просто ужасно!
– Глупости, девочка! Наконец-то мы хорошо Проведем время.
– Стивен, если ты будешь издеваться над этим несчастным молодым идиотом, я убью тебя!
Он сделал большие глаза.
– Ах вот куда ветер дует. Никогда бы не подумал этого о тебе.
– Да нет же, глупый. Просто он слишком ранимый. Это все равно что обидеть ребенка. И потом, он ужасно серьезен.
– Перегрузил мозги ниже ватерлинии, – поставил диагноз Стивен. – Я мог бы вывести его из этого состояния.
– Не советую. Я всегда опасаюсь таких неуравновешенных неврастеников.
– А я никого не опасаюсь.
– Нечего распускать передо мной хвост! – осадила его Матильда. – На меня это не действует!
Стивен рассмеялся и пошел к своему месту на диване рядом с Натаниелем. Паула уже рассказывала о пьесе Ройдона, ее гневный взгляд не давал никому выйти из комнаты. Нату было скучно, но он решил проявить снисходительность:
– Если мы должны ее выслушать, то, значит, должны. Прекрати болтать! Я способен оценить пьесу и без твоей помощи. В своей жизни я повидал столько хороших и плохих пьес, что тебе и не снилось. – Он внезапно повернулся к Ройдону: – К какой из этих категорий относится ваша?
По опыту Матильда знала – единственным оружием против всех этих Хериардов была прямота. Если бы Ройдон смело ответил: «Хорошая! « – Натаниель был бы доволен. Но с тех пор как дворецкий Натаниеля в первый раз обратил на него пренебрежительный взгляд, Виллогби чувствовал себя не в своей тарелке. Он колебался между враждебностью, порожденной его болезненным комплексом неполноценности и усиливавшейся грубостью хозяина, и желанием угодить, в основе которого лежала только его крайняя нужда. Заикаясь и краснея, он пробормотал:
– Ну, едва ли мне полагается об этом судить!
– Должен же я заранее знать, хорошо это или плохо, – недовольно отвернулся Натаниель.
– Уверен, все мы очень повеселимся, – с солнечной улыбкой вмешался Джозеф.
– Я тоже, – протянул Стивен. – Я только что говорил Матильде, что ни за что на свете не пропущу такое событие.
– Вы говорите так, будто Виллогби собирается читать вам веселенький фарс, – возмутилась Паула. – В ней описана жизнь как она есть!
– Проблемная пьеса? – со своим обычным бессмысленным смешком спросил Мотисфонт. – Когда-то давно они были в моде. Нат, ты должен помнить!
Это было сказано с интонацией, в которой слышалась
– Я не пишу проблемных пьес, – возопил Ройдон фальцетом. – И меньше всего хочу, чтобы на моей пьесе веселились. Если пьеса заставит вас задуматься, значит я достиг цели.
– Благородное намерение, – прокомментировал Стивен. – Но не стоит говорить так, будто вы считаете это недостижимым. Просто невежливо.
Виллогби смутился. Свекольно покраснев, он разразился потоком восклицаний и объяснений. Стивен откинулся на диване, наблюдая за ним с интересом натуралиста, склонившегося над микроскопом.
Спас незадачливого драматурга приход Старри и лакея, которые унесли приборы. Было очевидно, что замечание Стивена окончательно пошатнуло его и без того неустойчивое равновесие. Несколько минут Паула поносила брата на чем свет стоит. Валерия, чувствуя, что пора напомнить о себе, ввернула, что не видит повода для такого пыла. А Джозеф, с помощью какого-то шестого чувства догадавшись о сомнительном характере пьесы, заявил, что все присутствующие отличаются широтой взглядов, терпимостью и нет причин волноваться.
Натаниель немедленно возразил, что у него очень узкие взгляды и совершенно нет терпимости, если этим неопределенным выражением Джозеф хочет сказать, будто он готов проглотить те похотливые глупости, из которых, кажется, только и состоят современные пьесы. Несколько минут Матильда тешилась мыслью, что Ройдон почувствует себя достаточно оскорбленным и вообще откажется читать. Но, несмотря на явные признаки гнева, он позволил сломить себя Пауле и Валерии, которые в один голос уверяли, будто все мечтают ознакомиться с его творением.
К этому времени дворецкий с лакеем удалились, сцена была свободна. Джозеф засуетился, пытаясь сдвинуть стулья и кресла. Паула, которая держала под мышкой листы с пьесой, отдала их Ройдону со словами, что она готова вступить по первому его сигналу.
Для автора приготовили стул. Он уселся, бледный от страха, но с надменно поднятым подбородком, откашлялся. Все замерли в ожидании, которое нарушил Натаниель, обратившийся за спичкой к Стивену.
Стивен вынул коробок, протянул его дяде и начал шумно разжигать трубку, сказав между пыхтением:
– Приступайте, наконец! Вы что, ждете приезда членов королевской фамилии?
«Горечь полыни», – начал Ройдон с угрозой, – пьеса в трех действиях.
– Впечатляющее название, – крякнул Мотисфонт со знанием дела.
Ройдон бросил на него благодарный взгляд и продолжил:
– «Действие первое. Место действия – спальня в третьеразрядных меблированных комнатах. Провисшая никелированная кровать, две шишечки на спинке сломаны, потертый ковер, запачканные обои с венками из роз, завязанными голубыми ленточками».