Рози и тамариск
Шрифт:
— Ну да, — усмехнулся он. — Принять реальность. Это вы умеете. Даже слишком хорошо.
— Простите?
Эйзенхарт оставил меня без ответа.
— Да нет, это вы меня извините, — он смял в ладони окурок и повернулся ко мне. — Значит, по-вашему, с морфием я протяну дольше?
— Этого я не говорил. Но вам определенно будет легче.
Во взгляде Эйзенхарта появилась знакомая мне мрачная решимость. Мысленно я поежился, ожидая, что будет дальше: в последний раз, когда я видел его таким, Эйзенхарт вслед за Быком выпрыгнул из окна третьего
— Ладно. В таком случае, давайте сюда свою иголку.
Мы уже закончили, когда постучал Брэмли.
— А я так старательно ото всех прятался, — с веселым изумлением сообщил Эйзенхарт, открывая дверь. — И все равно меня нашли.
Я улыбнулся:
— Как видите, вы не так непредсказуемы, как вам хотелось бы думать.
Я уже собирался уходить, как их диалог привлек мое внимание.
— … принес фотографии. Лой рассказал, что когда он поднялся в квартиру, к нему подошла соседка покойной: похоже, у той была громкая ссора с мужчиной, как раз перед смертью.
Эйзенхарт зашелестел бумагами, рассматривая детали.
— Да? Это меняет дело. Расспроси ту соседку как следует, вернешься — расскажешь, — с вновь найденной энергией он пронесся мимо меня в коридор, но обернулся. — Вы еще здесь, доктор? Идите, идите, я вам позвоню.
Глава 3
Пока Брэмли занимался сбором свидетельских показаний, Эйзенхарт, благодаря своему обещанию запертый в управлении, решил узнать о погибшей с другой стороны. С тяжелым сердцем он взялся за телефон и назвал знакомый номер.
— Соедините меня с Соколиной площадью, 22–17, - попросил он телефонистку.
В ожидании ответа он прижал холодную эбонитовую трубку к щеке, раздумывая, что сейчас скажет.
— "Новости Гетценбурга", Лидия Кромме у аппарата, — прозвучал в трубке хорошо известный ему голос.
Годы работы на "Флит и партнеры" стерли густой портовый акцент, но все равно Эйзенхарт узнал бы его всегда. В любое время, в любом месте, на любом языке — в этом у него не было сомнений. Как узнал бы и ее саму, даже если бы ему отказали все органы чувств. Он представил себе, как она сейчас сидит за своим столом, в одной руке телефонная трубка, другой пытается допечатать на машинке статью. Быстрый перестук клавиш, послышавшийся в телефоне, подсказал, что так оно и было.
— Это я.
"Гениальное начало," — обругал он себя. Но ничего больше в голову не пришло, когда горло внезапно сдавило от ощущения потери.
— Виктор? — насторожился голос. — Что тебе нужно?
— Я, кажется, умираю.
На том конце провода замолчали. Затем женщина что-то пробормотала в сторону и резко выдохнула.
— Знаешь, сколько раз я это слышала?
— Десять? — попытался угадать Эйзенхарт, но недоверчивое хмыканье подсказало ему, что он сильно занизил число. — Но сейчас, кажется, все серьезно.
— То же самое ты говорил в прошлый раз. И до того… — голос замолчал. — Ты только поэтому позвонил?
— Нет.
— С этим могу, — повеселела его собеседница. — Тебе послать с курьером или можно по почте?
— Я мог бы и сам приехать, — предложил Эйзенхарт.
— Нет! — она ответила немного слишком поспешно и теперь попыталась сгладить неловкость. — У нас сейчас начнется совещание, сам знаешь, как это… я не могу сказать, когда освобожусь. Зачем тебе ждать…
— Конечно, — Эйзенхарт постарался скрыть свое разочарование. — Скажи, а о леди Хэрриет Лайонелл ты что-нибудь слышала?
Сложно сказать, что подвигло спросить его о Хэрриет. Возможно, в глубине души уверенность Эйзенхарта в том, что она покончила с собой, была не так уж непоколебима. Или, возможно, вмешалось то самое мифическое чутье, о существовании которого всегда спорят читатели детективных романов. А, быть может, Эйзенхарту было просто скучно — или хотелось хоть на секунду продлить разговор. Так или иначе, первый шаг к расследованию смерти леди Лайонелл был сделан.
— Нет, — удивленно ответила Лидия. — Ничего. Но я могу спросить в светской хронике, если хочешь.
— Да нет, наверное, не надо.
Повесив трубку, Эйзенхарт задумчиво посмотрел на проявленные экспертом фотографии. На самом деле они сейчас ничего не давали: только потом, когда появится информация от свидетелей, можно будет делать первые выводы, а пока изображения мертвого тела (которое Эйзенхарт уже и так видел) и образцового порядка в модно обставленной квартире были совершенно бесполезны.
Конечно, он дал слово не работать сегодня в городе, но обещание это касалось дела Лакруа. По поводу леди Хэрриет он ничего не говорил. Да и не расследование это, а так — просто, чтобы закончить бумажную работу. А ведь именно бумагами Эйзенхарт пообещал заниматься, верно? Придя таким образом к компромиссу с собственной совестью, Эйзенхарт взял с вешалки пальто и вышел. Его путь лежал к сэру Дегнарду, разорвавшему отношения с леди Хэрриет незадолго до ее смерти.
Молодого Дегнарда Эйзенхарт нашел дома, в семейном особняке на углу Парковой и Арсенальной. Юноша, к которому провели Эйзенхарта, был тих и печален и мало походил на человека, разбившего чье-то сердце. Скорее на того, кто потерял свою любовь и не успел ее оплакать.
— Мы действительно расстались, — признал молодой человек, — но это произошло не по моему желанию.
— Я слышал иное.
— Официально инициатором был я. Но на самом деле… Хэтти пришла ко мне и сказала, что встретила и полюбила другого. Что я мог сделать? Только пожелать ей счастья и взять вину за разрыв на себя.
Эйзенхарт кивнул. Расставание по вине леди вызвало бы волну любопытства и осуждения среди знакомых, в то время как джентльмен, разумеется, имел полное право выбора. Неудивительно, что Дегнард, который, если он действительно любил леди Хэрриет, из благородных побуждений предложил сказать неправду.