Розы на снегу
Шрифт:
На первом же допросе Воронов и Овчинников выдали тех, с кем были знакомы. Гестаповцы действовали быстро. Утром 6 ноября 1942 года взяли Клаву. В полдень арестовали рядобженцев — Нюру, Колю, Костю. В Ногине схватили родителей Саши Козловского. После пятинедельных допросов и истязаний все они были казнены.
12 декабря 1942 года комендант города полковник Зассе, выслушав доклады о казнях в Острове, в Ногине и Рядобже, донес в штаб охранных войск об уничтожении «большевистского гнезда» в городе. А через несколько дней на его стол офицер гестапо положил несколько
— Что это? — с недоумением спросил Зассе.
— Листовки, господин полковник, — ответил гестаповец и, немного помолчав, язвительно добавил: — Судя по всему, их писали мертвецы. Мы же с вами уничтожили до основания «большевистское гнездо».
А еще через сутки Зассе сам стал свидетелем диверсии подпольщиков: эшелон с гитлеровскими офицерами, ехавшими из-под Ленинграда на отдых, полетел под откос почти у самого островского вокзала.
«Отряд Красной Армии» в стане врага продолжал самоотверженно сражаться за правое дело.
Елена Колоярова
ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО
Буквы норовят соскользнуть с отведенных им линеек и никак не хотят выстроиться в правильный ряд.
«Моя мама во время войны была партизанкой и била фашистов насмерть…» —
это строки из сочинения «Моя мама», написанного Леночкой Сиваевской.
Действительно, мать Леночки была партизанкой. Дочери про юность свою, опаленную огнем войны, рассказывала редко, хотя память о тех трудных днях и тревожных ночах, проведенных в дозорах и засадах, не давала порой заснуть. И тогда подолгу лежала Ангелина Ивановна с открытыми глазами. И вспоминала…
До войны она жила и училась в городе Порхове. Сверстники любили Лину Строеву за живой, веселый характер. К труду привыкла и работы по хозяйству не боялась. Если и сокрушалась, то, пожалуй, лишь перед зеркалом — по поводу малого роста.
Неожиданно пришло лихое горе — оккупация… Рокот фашистских танков. Чужие, лающие голоса. В дом как хозяева вошли гитлеровцы. Молодежи было приказало собраться в указанном месте. Лина не хотела идти. Мать плакала, уговаривала: иди, куда приказали, будь потише.
Пошла. На месте скоро к группе девушек подошел пузатый пожилой гитлеровец. Грязной рукой ткнул в грудь одной, второй… Лину послали в военный городок, приказали убирать офицерские комнаты.
Потянулись дни темные, как ночи. Противная работа. Злые окрики. Грубые намеки солдатни. «Так не может продолжаться… Что-то надо делать», — все чаще и чаща думала Лила.
Работала вместе с нею в городке Женя Петрова, Лина не раз замечала на себе ее внимательный взгляд. И вот однажды Женя подошла и спросила:
— Хочешь помочь нашим?
Быстро, боясь, что ослышалась, Лина ответила:
— Очень хочу!
— Надо достать одежду для бежавшего из плена красноармейца.
Ангелина
Лина достала. Через несколько дней в дом к Строевым пришел парень. Переоделся, поел, поблагодарил и ушел. Звали его Борис. Чуть не следом за ним появились фашисты. Все перевернули вверх дном. Искали и в саду: все сено в сарае штыками истыкали. Ушли ни с чем, но из военного городка Строеву после этого прогнали.
Вместе с Женей Петровой Лина устроилась работать на железную дорогу. И продолжала помогать тем, кто начал активную борьбу с оккупантами. Девушки считали вагоны с военным грузом, собирали сведения о маршрутах эшелонов. Часто Лина по поручению Жени бегала по различным адресам — передавала чистые бланки немецких документов, записки с собранной разведывательной информацией. Казалось ей тогда — ничего не страшно.
Случай научил: одной смелости мало. Нужна еще и осторожность. Шли как-то Лина и Женя вдоль эшелонов. Шли вроде без дела подружки, напевали что-то, болтали без толку. У одного из вагонов увидела Лина русского парня. Стоит, ухмыляется. Ну и не сдержалась — крикнула:
— А ты что тут выслуживаешься, шкура продажная?
В ответ ни слова. Казалось бы, и истории всей конец. Поезд ушел. А вечером девушек вызвали в контору. По пять плетей получили Женя и Лина «за грубость». Подруги во время наказания не вскрикнули, не плакали, только губы закусили до крови.
Спустя месяц девушка, работавшая переводчицей, передала: Петрову и Строеву на днях арестуют. Лина оделась как на праздник и сказала матери:
— Пойду в Ясно, на гулянку.
И вот Лина в отряде. Теперь ее путь — партизанские тропы.
Боевое крещение принимала на железной дороге Порхов — Дно. Надо было подорвать эшелон. Взрыв удался. Но группу выследили. У опушки леса окружили.
Саша Дубровин оттолкнул Лину назад. Она осталась стоять за спинами друзей, почти не видимая из-за кустов.
Дальше все произошло с мгновенной быстротой — несколько метких Сашиных выстрелов в упор и затем бросок в лес. Спаслись все.
Если бы сказали Лине до войны, что будет она одна-одинешенька проходить по лесу ночью десятки километров, наверное, только рассмеялась бы весело, не поверила. Бывало, раньше, когда шептались девчонки, пересказывая страшные истории о покойниках, — дрожала от страха. А теперь и расстрелянных видела, и повешенных, и на поле убитых. И ничего — шла дальше. Туда, где ждали ее, куда посылала военная нужда.
Настоящую цену людям узнала. Сколько их, неизвестных по имени, не встреченных потом никогда, выручали ее, спасали, сами рискуя жизнью.
Был и такой случай. Уходила уже Лина из деревни. Только последние избы миновала, вдруг видит — фашисты идут. А за пазухой у нее документы, которые к ним никак попасть не должны. Оглянулась, заметила: у последнего дома старик с топором что-то по хозяйству хлопочет. Бросилась к нему:
— Дяденька, спрячь!
— А ну давай быстро в подпол лезь.