Розы в декабре
Шрифт:
напишет, ладно?
— Мы больше не общаемся, — быстро проговорила Фиона.
— Не общаетесь? — удивилась Виктория. — Как же так? Вы же были как сестры!
— Люди нередко перестают общаться после того, как выходят замуж и начинают
новую жизнь. Я думаю… может, она занята. Вот и все.
Она подняла голову и, увидев внимательный взгляд Эдварда, поспешно отвела
глаза.
Ночью Фиона не могла уснуть. Неужели нет никакой возможности
отношение Эдварда? От этого ей захотелось домой, на родину, а еще больше — с
невероятной силой — в объятия Иана. Было бесполезно пытаться заснуть. Фиона
встала, зажгла лампу. Она пыталась читать, но в комнате стоял адский холод, а
грелка совсем остыла. Она подумала о теплой кухне, где всегда горел фитиль
керосинки. Хорошо бы чего-нибудь горяченького — молока и немного мускатного
ореха. Взяв лампу, она на цыпочках вышла в коридор, тихонько повернула дверную
ручку — не хотелось будить домашних. Ей всего-то и надо — пристроиться в одном
из этих уютных кресел и почитать немного, пока не сморит сон. Она открыла дверь
в кухню. Там было светло. Она сделала пару шагов и остолбенела. За круглым
столиком перед камином сидел Эдвард. Он сидел лицом к двери. В руках у него
было ружье, которое он внимательно изучал, на лице застыло выражение отчаяния.
— Эдвард, — резко проговорила Фиона. — Что вы здесь делаете в такое время да
еще с ружьем?
Он глянул на нее сердито, но не виновато; и тут же, видя ее обеспокоенность, улыбнулся снисходительной улыбкой.
— О, вы решили, что я подумываю о самоубийстве, мисс Макдоналд. Нет, нет, это
не в моем духе.
— Но для чего вы его взяли? — мягко спросила она.
— Я… я снова рассматривал ружье Роберта. Ума не приложу, как это могло
случиться.
Фиона стояла в старом махровом халате отца и смотрела на ружье.
— Но должна же быть причина. Скажем, не был поставлен предохранитель?
— Все может быть, но это так не похоже на Роберта. У нас это в крови — от отца
и деда: прежде чем перелезать через изгородь, проверь предохранитель на ружье.
Если б с ружьем было что-то не в порядке, мне легче было бы примириться со
случившимся.
Фиона пододвинула кресло и села, опершись локтями о крышку стола и положив
подбородок на ладони.
— То есть если никаких неисправностей нет, значит, остается одно: предохранитель.
Эдвард оторвался от ружья и посмотрел ей в глаза, и Фиона прочитала ответ в его
глазах.
— Нет, Эдвард, — от всего сердца воскликнула она. — Вы… вы боитесь, что
Роберт убил себя сам?
Эдвард глубоко вздохнул и тихо сказал:
— Да.
—
Рангимарие. Боль потери. Но ведь прошло столько времени.
— Он лишился последней опоры, — задумчиво проговорил Эдвард. — Флер бросила
его. Может, это было последней каплей.
Фиона задумалась.
— Но Флер уже уехала. Ведь она была в Эдинбурге. Почему же он ждал, а не сделал
это сразу после ее отъезда? Тем более зная, что здесь дети и он им нужен?
— Он не знал, что она уехала навсегда. Он отправил ее в круиз, надеясь, что она
вернется и все встанет на свои места.
— Почему же в таком случае вы считаете…
— В тот вечер в “Кошке в загуле” Флер сказала мне, что только что отправила
авиапочтой письмо Роберту, где сообщила, что не вернется. Что она уходит к
другому. Я так никогда это письмо и не видел. Скорее всего, он сжег его, а
потом пошел и застрелился, и сделал это около изгороди, чтоб никто не
догадался.
— К другому? Но почему она это сказала вам, Эдвард?
Она прочитала ответ в его глазах; в них стояла боль.
— Потому что этим другим был я.
Прежде чем она успела что-либо сказать, он поспешно проговорил: — Это была неправда, Фиона. Она только хотела, чтоб все так было. Я, конечно, знал о ее чувствах ко мне, но я объяснял это вздорностью. Кроме Роберта, я был
единственным мужчиной в “Бель Ноуз”. А она жить без мужчин не могла. Я все
время старался быть на строительстве, хотя страшно беспокоился за всех: и за
детей, и за Труди, и за Роберта. Потом я уехал в Европу. Флер разыскала мой
адрес, нашла меня в Эдинбурге и попросила встретиться с ней в этой самой “Кошке
в загуле”. По всей видимости, она считала, что, если объяснение состоится в
людном месте, я не стану устраивать сцену. Она говорила, что Роберт совсем ее
не понимает, что она знает, как благородно я поступаю ради нее, живя вне дома, а теперь уехав в Англию. Она даже договорилась до того, что нас, мол, связывает
настоящая любовь — можете себе представить подобную ахинею? А когда я спросил, что она такое несет, — Фиона увидела, как челюсти его сжались, — она и
призналась, что уже написала Роберту, что ни один из нас не вернется. Роберт
вполне мог ей поверить. Дня за два до этого я сообщил ему, что получил
соблазнительное приглашение от одной крупной компании в Великобритании. Не то
чтобы я принял его, но я не сказал определенно, что отказываюсь. Он мог
получить мое письмо одновременно с письмом Флер. Сопоставив то и другое…