РПЛ 2
Шрифт:
– Тише, - шикнул на меня Хорвек, и я, убрав с глаз платок, сообразила, что он сразу же накрыл меня своим плащом. Вороны с яростными криками быстро разлетались, оставив вконец напуганных таммельнцев подбирать с земли изодранные и истоптанные головные уборы.
Я высвободилась из-под плаща бродяги, и заметила, как он бросил быстрый взгляд на мою голову – увиденное, видимо, показалось ему забавным зрелищем, потому что он усмехнулся и негромко произнес:
– Верное решение, не-рыжая Фейн.
Запоздалая догадка посетила меня: Хорвек пытался спрятать мои рыжие косы от вездесущих глаз ведьмы. Невольно я повернулась
Мальчишки, которых я не так давно согнала с насиженного около столба места, тотчас же приметили мою куцую голову, и принялись вопить:
– Плешивая нищенка! Плешивая нищенка! Да у нее никак короста или парша! Посмотрите-ка на ее голову! Что за мерзкое зрелище! Это, поди, нечестивая зараза из южных земель! Проклятая вшивая дрянь стояла рядомс нами – нужно ополоснуть руки и волосы святой водой!
Но никому не было дела до криков бесстрашных из-за малолетства ребятишек – слишком уж растеряны и напуганы были остальные таммельнцы, повидавшие нынче столько, сколько они обычно не видали и за год. Колдуны, зачарованный герцог, мертвые демоны, рыжие ведьмы… пусть горожанам и объявили, что сегодня добро победило зло, на душе у простого люда остался дурной осадок – я видела это по мрачным, потерянным лицам. Герцог ушел, речи умолкли, трубы и барабаны затихли, и люди торопились уйти подальше от зловещей виселицы,на которой болтался черный мертвец.
Хорвек, небрежно швырнув пустую бутылку себе под ноги, казалось, собирался последовать их примеру. Вначале я бездумно шагнула за ним, но потом замерла, вспомнив, с кем имею дело. Темный дух, вселившийся в мертвое тело человека вопреки законам богов, духов и людей!.. Противоестественность произошедшего могла привести лишь к разрушению сущности демона, и безжалостный этот распад губил всех, кто приближался к ожившему покойнику. Так мне сказал господин Казиро, и словам этим я верила все больше.
Бывший демон, словно почувствовав мои колебания, оглянулся, и я впервые заметила небольшую перемену случившуюся в его внешности: глаза, ранее бывшие светлыми, серо-желтыми, стали почти черными, что куда естественнее сочеталось со смуглым скуластым лицом, но, вместе с тем, лишили его прежнего безмятежного выражения, так удивлявшего меня во время нашего недолгого знакомства. Ранее взгляд его, казалось, был внимательнее, яснее, пусть в этой спокойной ясности чувствовалась некоторая отрешенность.
«Ох, да он же превращается в человека! – поняла я, с ужасом глядя на разбитую бутылку, в которой до того я не видела ничего зловещего. – Господин Казиро говорил, что демон отказывался от человеческой пищи, чтобы дольше сопротивляться природе своего нового тела. Но раз он пил вино, то, стало быть, уже уступил! Сколько же времени осталось до того момента, как тело начнет убивать сознание?».
Хорвек не мог знать, что рассказал мне умирающий дух таммельнского дворца, однако выражение моего перекосившегося лица он истолковал верно.
– Теперь ты вновь боишься меня? – равнодушно спросил он, пошатываясь. – Самое время.
– Ты… ты пил вино, - заикаясь, пробормотала я, переводя затравленный взгляд с бродяги на пустую бутылку, лежавшую между нами на булыжной мостовой. – Оно же погубит тебя!
– Непременно погубит, как погубило многих людей до меня, - отозвался он после небольшой заминки. –
Говоря это, он не сводил с меня глаз, и по лицу его пробежала странная дрожь, наверняка свидетельствующая о внутренней борьбе, происходящей в его изувеченной душе. Казалось, он едва сдерживается, чтобы не прогнать меня – мои слова причинили ему если не боль, то, по меньшей мере, вызвали гнев и злость, как это бывает, когда разговор становится слишком неприятным для одного из собеседников. Я сжалась и зажмурилась, ожидая то ли крика, то ли удара, но молчание затянулось, и я с опаской подняла взгляд на Хорвека. Он же медленно поднес руки к лицу, словно стирая с него невидимую грязь, а когда отнял ладони – его взгляд стал прежним, ясным и спокойным. Никогда бы я не подумала, что буду когда-то радоваться тому, что демон остался демоном, но теперь едва не заплакала от счастья, увидев знакомые светло-серые, с желтизной глаза.
Но не успела я выдохнуть с облегчением, как лицо бродяги снова исказилось, и Хорвек согнулся пополам – его скрутил приступ жесточайшей рвоты. Я бросилась к нему, пытаясь поддержать, и нас тут же принялись бранить прочие горожане:
– Грязные бродяги! Пьяницы! Упьются дешевой браги до полного изумления, а затем разносят скверну повсюду! Что за непотребство творится перед дворцом Его Светлости?! Где же стража? Нужно вышвырнуть отсюда этих мерзавцев и побыстрее… Подите прочь, пока кости целы! Вашими мерзкими испитыми рожами да вытереть бы эту смрадную лужу!.. Провалиться бы вам в ту выгребную яму, из которой вы выбрались! Вон! Пошли вон!!!
Мы с Хорвеком последовали этим настойчивым советам, и поторопились убраться подобру-поздорову. Я первое время поддерживала своего спутника, но вскоре он высвободился, и, помотав лохматой головой точно искупавшаяся собака, пошел сам, ступая лишь самую малость нетвердо.
Я опасалась что-то у него выспрашивать, уяснив себе одно: демону не хочется говорить о своем превращении в человека, и не из-за одной лишь досады – по всей видимости, стоило ему только задуматься о своем обреченном будущем, о противоестественности своего нынешнего существования, как безумие начинало точить его сознание вдвое безжалостнее. Он должен был жить одним днем – не помня о прошлом и не помышляя о дне завтрашнем, и только так мог отсрочить свой конец. Но человеческое тело властно требовало своего – еды и питья – и каждый кусок хлеба, каждый глоток вина был маленьким поражением демона Рекхе, становившегося все более человеком – но не могущим им стать.
– Нет, пожалуй, мне больше нравилось, когда ты меня боялась, - проворчал Хорвек, искоса глядя на меня. – От испуга твое лицо не становилось таким глупым, как сейчас. Сдается мне, тебе нужно немного отдохнуть. Где ты провела нынешнюю ночь?
– В могиле, - сказала я чистую правду, и меня начало трясти, точно я превратилась в куклу-марионетку, за нитки которой дергает проказник-кукловод. – В самой глубокой могиле на заброшенном кладбище. Я встретила там старого знакомого, и мы поделили этой ночью последнее прибежище. Вот только он и в самом деле умирал, а мне пришлось убираться оттуда – земля еще меня не принимает… Из моих волос крысы сплетут шнурки и нанижут на них монеты, а я нынче стала проклятой ведьмой…