РRавда. Роман о русском пиаре
Шрифт:
Лидер. Да, такие вещи, к несчастью, ещё случаются, и мы беспощадно боремся с такими перегибами. Некоторые профсоюзные комитеты, прикрываясь общественными интересами, начинают работать против трудового коллектива. Как только нам становится это известно, мы принимаем свои меры, вплоть до решения расформировать профсоюзный комитет и создать его заново – в тесном сотрудничестве с трудовым коллективом.
Журналист. Может ли быть оправдано такое неблаговидное поведение профсоюзов соображениями конформизма, достижения компромисса с владельцами предприятий?
Лидер. Ни в коем случае. Профком должен отстаивать
Журналист. Как в этом случае должен действовать профсоюз?
Лидер. Опять же в интересах коллектива. Налаживать стабильность, чутко следить за выполнением всех требований сотрудников. Ещё раз подчеркну: недопустимо втягивать коллектив в спор собственников.
Журналист. Ещё раз о собственниках. Скажите – неужели нет в России грамотных, ответственных собственников, способных вывести промышленное предприятие из кризиса?
Лидер. Ну почему же? Среди сегодняшних собственников есть и ответственные компании, есть и менеджеры новой волны, путинского призыва, – и их становится все больше. Грамотный собственник заботится прежде всего о социально ориентированной работе предприятия, ищет контакт с коллективом, с профсоюзом. Но сегодня о множестве таких собственников говорить не приходится – уж очень много развелось мошенников. До недавнего времени самым грамотным собственником у нас было государство, но сейчас, к сожалению, оно повсюду сдаёт позиции.
В результате беседы, продолжавшейся более часа, стороны остались очень довольны друг другом. Лидер сказал всё, что нужно было журналисту, а журналист показался лидеру толковым и уважительным молодым человеком, умеющим слушать старших и, возможно, полезным в будущем.
Ровно через неделю в региональной газете «Вечерний Нефтегазск» вышла пространная публикация, озаглавленная так: «Василий Карасенко: „Нельзя вовлекать коллектив в грязные игры“».
Вся прямая речь, произнесенная на страницах газеты Василием Карасенко, помимо комментариев автора, сводилась к следующему тексту:
«…Некоторые профсоюзные комитеты, прикрываясь общественными интересами, начинают работать против трудового коллектива. Это совершенно недопустимо. Профсоюз должен налаживать стабильность, чутко следить за выполнением всех требований сотрудников. Недопустимо втягивать коллектив в свои игры.
…Как только нам становится это известно, мы принимаем свои меры. Мы против растаскивания страны.
…Среди сегодняшних собственников есть и ответственные компании, есть менеджеры новой волны, путинского призыва, – и их становится все больше. Это грамотные собственники, которые заботятся прежде всего о социально ориентированной работе предприятия, ищут контакт с коллективом, с профсоюзом».
Из текста статьи становилось ясно, что один из лидеров российских профсоюзов резко выступает против политики, проводимой профкомом на том самом заводе, и одобряет политику собственников. Забастовку удалось предотвратить, а руководитель профкома был через две недели повышен в должности до начальника отдела и стал на удивление тихим
Бывают и случаи, когда разыграть чужую роль нужно только по телефону. Очень часто сотрудники PR-службы практикуют метод «двойного захода» для подтверждения истинности своей информации.
С утра пиарщик звонит в информационное агентство и возбуждённым голосом сообщает, что, по его сведениям, в областной прокуратуре ведется расследование против их конкурентов. Разумеется, журналист сначала все выспросит и запишет, а уже потом не поверит и потребует подтверждений. Но на это требование ответ уже готов:
– Копию постановления я тебе скину в течение получаса по факсу.
Ясно, что эта копия слеплена из кусков с помощью копировального аппарата и компьютера – печать неразборчива, бланк от одного документа, текст от другого… Даже если это выглядит правдоподобно, журналист, знающий подобные трюки, захочет видеть или слышать реального свидетеля.
– Слушай, – ещё более возбуждённым голосом сообщает пиарщик, снова позвонив через два часа, – об этом уже собирается писать «Интерфакс», так что давай думай быстрее! Я тебе нашел мобильный телефон сотрудника прокуратуры, который всё подтвердит на условиях полнейшей конфиденциальности.
Журналист записывает телефон сотрудника прокуратуры, а «сотрудник прокуратуры» уже сидит тут как тут – это точно такой же сотрудник пиар-отдела, который судорожно учит составленный для него текст, который он сейчас скажет от имени прокурора, советника юстиции второго класса Александра Анатольевича Быковского:
– Добрый день. Да, меня предупредили, что вы будете звонить. Единственное, очень прошу вас, чтобы моя фамилия не звучала. Я не имею права раскрывать подробности следствия. Мы действительно рассматриваем возможность возбуждения уголовного дела против ООО «Маяк-Л» по статье «Мошенничество». Прокуратура сочла, что ремонт здания по адресу: Соборная площадь, дом 1, прошёл с большими нарушениями. Большего пока сказать не могу, но следствие продолжается, его ведёт один из моих коллег.
Самое главное – сказать это соответствующим тоном и с использованием профессиональных терминов прокурорской лексики. Журналист тонко чует подвох: он десятки раз разговаривал с сотрудниками прокуратуры и хорошо знает, как они должны изъясняться. Если он клюнет на эту наживку и через полчаса сенсационная новость появится на ленте информационного агентства, значит, дело сработано профессионально. Если нет – журналист может надолго обидеться. Такие приёмы всегда рискованны.
Мне рассказывали о случае, когда риск в такой ситуации был чуть ли не смертельным и грозил репутации всей компании. Один из крупных российских банков (назовем его «ГигантБанк») в связи с кризисом решил закрыть свой филиал в СевероЗападном округе (город назовем Велозаводск), в связи с чем спешно закрывал все свои счета в этом городе. Дела, правда, никак не улаживались, так как десятка два малых предприятий, несколько месяцев назад взявших у банка крупные кредиты, не хотели досрочно возвращать их обратно, вполне резонно доказывая, что договоры были заключены сроком на один год, а вовсе не четыре месяца.