Ртуть
Шрифт:
О.
О, нет.
Я опустилась на пятки, хмуро глядя на фигуру, лежащую на земле. Надежда, охватившая меня, разбилась вдребезги. Это что, какая-то шутка? Нет. У Фишера не было чувства юмора, и это… это было не смешно.
— Ему потребуется некоторое время, чтобы… очнуться. Люди такие… — Кингфишер застонал. — Вы все такие чертовски хрупкие.
Я повернулась к воину, глухой рев в моих ушах становился все громче, громче, громче…
— Это не мой брат, Фишер. Это Кэррион, мать его,
ГЛАВА 14.
МЕЛКИЙ ШРИФТ
Волосы цвета меди.
Раздражающе идеальный рот.
Родинка в форме сердца на подбородке.
Это точно был Кэррион.
Кингфишер взглянул на него и пожал плечами.
— Я искал твою кровь. Она привела меня прямо к нему. Я спросил его, кто он такой. Он сказал, что он Хейден Фейн. Следовательно, я привел к тебе Хейдена Фейна.
— Ты прижал его к стене и приставил меч к его горлу, когда спрашивал? — поинтересовалась я.
— Нет. Я схватил его в шейный захват. Я даже не доставал меч. Во всяком случае, не тогда.
— Неудивительно, что он соврал тебе, кто он такой! Наверное, он принял тебя за сборщика долгов или одного из людей Мадры!
— Сборщика долгов? — Фишер разозлился. — Слушай. Позволь мне спросить тебя кое о чем. Ты помнишь, где находится портал в Зилварене?
— Во дворце Мадры.
— Верно. И как ты думаешь, что ждало меня там, когда я вышел из него?
— Не знаю.
— Пятьдесят обученных стражей и отряд лучников, вооруженных стрелами с железными наконечниками. Мне пришлось с боем выбираться оттуда, пересечь эту выжженную, кишащую болезнями дыру, в которую ты так отчаянно стремишься попасть, найти твоего брата, затем протащить его через весь город, вернуться во дворец Мадры, в тот проклятый зал, и погрузиться снова во ртуть, меньше чем через час. У меня не было времени допрашивать этого придурка! Так этот подойдет или нет?
— Нет! Не подойдет! Наша сделка…
— Наша сделка остается в силе, — отрезал Кингфишер, наклоняясь, чтобы поднять Кэрриона. Он перекинул безжизненного контрабандиста через плечо, словно тот ничего не весил. Фишер смотрел на меня с силой тысячи солнц. — Я ненавижу это гребаное место, но я пошел туда ради тебя. Меня семь раз ударили ножом в разные части тела. Ради тебя. Этот урод сказал, что он Хейден. Его кровь сказала, что он Хейден. Я сделал то, что обещал. Теперь двигайся. Мы убираемся отсюда к чертям собачьим.
— Я не собираюсь возвращаться в свои комнаты…
— Мы не вернемся в твои комнаты. Сначала я найду целителя. Потом я найду Рена, и тогда мы уберемся отсюда подальше.
Большую
Наконец Фишер остановился, преодолев, по моим прикидкам, двадцать три лестничных пролета, и опустил Кэрриона на холодный камень у моих ног.
— Оставайся здесь. Жди меня, пока я не вернусь. Не издавай ни звука.
Я обрушила на него поток нецензурных ругательств, но они не слетели с моих губ. Как он и приказал, я не издала ни звука. Что, черт возьми, он со мной сделал? Почему мое тело больше не принадлежало мне?
Я рыдала, пока ждала. Я кричала Кэрриону, чтобы он очнулся и что-нибудь предпринял, но оказалось, что контрабандист был так же несносен в бессознательном состоянии, как и в бодрствующем. Идиот ни разу не шелохнулся.
Прошел час, Ониксу стало скучно, и он уснул. Когда Фишер снова появился в потайном проходе, разрывы на его рубашке исчезли, как и вся кровь, которой он был покрыт. Он выглядел как новенький, нес под мышкой что-то длинное и тонкое, завернутое в нечто, похожее на занавеску.
— Я не смог найти Рена. Я оставил ему записку, — сообщил он мне, подхватывая Кэрриона. Без дальнейших пояснений он отправился вниз по лестнице.
Я ничего не сказала.
Я не пошевелилась.
Он понял, что я не иду за ним, только когда завернул за угол и скрылся из виду.
— Давай, малышка Оша! — позвал он. — Не отставай. Ты можешь снова говорить, но не жалуйся.
Я спускалась по лестнице, кипя от злости, с яростью глядя на затылок Фишера.
Мы спускались бесконечно долго. У меня кружилась голова и горели бедра, когда он вывел меня из дворца, пересек крытый двор и вошел в темное, продуваемое сквозняками здание с широкими дверями, открытыми с обеих сторон. По обе стороны от нас, слева и справа, тянулись стойла. Над дверями некоторых стойл огромные лошади вскидывали головы и ржали, испуганные нашим внезапным появлением.
— Ни за что, — сказала я.
Кингфишер бросил Кэрриона на мокрый пол конюшни и, перешагнув через его тело, направился к открытой двери справа от нас, которая вела не в стойло, а в подсобное помещение для корма и хранения инвентаря.
— Дай угадаю. Ты не любишь лошадей? — сказал он.
— Да, я не люблю лошадей. Я не нравлюсь лошадям. Мы взаимно недолюбливаем друг друга.
Фишер снял седло с вешалки на стене и, прошел мимо меня.
— Тебе придется пройти через это.