Рубедо

Ершова Елена

Он снова обвел присутствующих взглядом.

— Да, — едва слышно ответил граф Рогге.

— Да, ваше высочество, — вторил ему фон Крауц.

— Да. Да…

— Чего желает Спаситель, того желает Господь, — тускло прошелестел Дьюла и выложил на стол гербовую бумагу. — От вас же требуется чистая формальность…

Подписывая, Генрих ощущал жалящие взгляды министров и никак не мог отделаться от мысли, будто одним росчерком предает и отца, и корону, и себя самого.

Особняк

фон Штейгер, Лангерштрассе.

Ночь катилась к рассвету, увлекая Генриха к неспящему Ротбургу, а Марго — к забывшемуся старческим сном особняку.

Ночь полнилась тревогой и дурными предчувствиями: Марго видела полицейские патрули, несколько раз пересекающие дорогу, и молилась, чтобы Родион успел вернуться домой и дождался ее. Тогда она поговорит с ним. Она извинится за долгое отсутствие и попытается убедить, что скоро все изменится, станет иначе, ведь трон вот-вот займет Спаситель, а уж он знает, как все уладить.

И тут же вспоминала осунувшееся лицо Генриха и шрамы на его руках.

Ничего не уладится. Ничего не изменится. Ничего не будет просто.

Фиакр подвез ее к особняку и остался, деликатно укрывшись в тени. Ступив в молчание особняка, Марго запалила лампу, и ей вдруг показалось: вернувшаяся Фрида пролила масло, и теперь оно липло к ладоням, касающихся перил. Марго рассеянно обтерла пальцы о платок и заметила несколько клякс под ногами. Сердце подскочило, стало горячо и страшно. Взбежав по лестнице, Марго плечом толкнула приоткрытую дверь спальни и ощутила удушливый запах…

…так пахнет в мясной лавке — парными внутренностями и кровью, — и если подсветить теневой прилавок, можно увидеть разделанную тушу ягненка.

Марго сцепила пальцы на медной ручке, стараясь не выронить лампу и в то же время боясь увидеть залитую кровью постель.

— Род… — застыло на языке имя.

Ягненок поднял голову: у него оказалось пергаментное лицо и ввалившиеся, совсем как у Спасителя, болезненно блестящие глаза.

— Ри… та, — жалобно проблеял он и покривился, задергался, вжимая пальцы в черное месиво на боку. — Где ты… была?

Ноги отказали, и Марго рухнула у постели. Ее руки, плечи, губы затряслись, резонируя со взбесившимся сердцем.

— Я боялся, ты… — захлебываясь, простонал Родион, и, не договорив, захныкал: — Прости меня, Рита! Прости…

— Ну что же ты! Что, что… — залепетала она, цепляя промокшую постель, и потемневшую рубаху, и его тонкие, скользкие от крови пальцы. — Дай посмотреть… О, Боже! — Застонала, растерянная и оглушенная запахом, отчаянием, страхом. — Кто тебя так? Те люди? Я говорила… Надо позвать полицию… я сейчас же!

Марго вскочила, но Родион подался за ней, мотая взмокшими волосами и шепча:

— Нет, нет! Только не… полицию… нельзя полицию! Они стреляли… понимаешь? Я был там,

Рита! На… Петерплатце! Я виноват…

Марго заколотило крупной дрожью. Вновь опустившись у кровати, она сжала горячую ладонь брата, в один миг вспоминая все — странного человека с мольбертом, листовки, взрыв, крики, выстрелы, полицейские патрули, — и жалобно ответила:

— Ах, Господь всемогущий… Что же делать тогда?

— Вынуть… пули, — сказал Родион, падая обратно на подушки. — И перевязать… большая кровопотеря… я умру, Рита?

— Не смей так говорить! — Марго отшатнулась, сжала ладонями виски и заговорила, точно заведенная: — Не смей, не смей, не смей! Никто сегодня не умрет! Ни Генрих, ни я, ни ты! Нет! Нет! — Цепляясь за изголовье, с трудом поднялась на трясущиеся ноги. — Я все исправлю. Я помогу. Только держись. Слышишь?

Родион не ответил, лишь часто, с подхрипом дышал.

Марго, неприлично высоко поддерживая юбки, сбежала вниз по лестнице, и как была — встрепанная, перепуганная, — выскочила в предрассветные сумерки. Фиакр — слава Спасителю! — оставался на месте. Кучер встрепенулся, просыпаясь и моргая на баронессу осоловевшими глазами.

— Умоляю! Скорее! — заговорила Марго, суя человеку серебряные гульдены и не обращая внимания, что они испачканы кровью. — Поезжайте на Райнергассе! Госпиталь Девы Марии. Спросите герра Натаниэля Уэнрайта. Если его там нет — езжайте на Штубенфиртель к университету. Если нет и там… проклятье, вам лучше знать, где может быть герр доктор! Но везите его сюда! Не медля, быстрее! Вы поняли? Да, да?

— Да, фрау, — испуганно ответил кучер, сгребая гульдены, и защелкал хлыстом.

Всхлипнув, Марго прижала ладони к лицу и прикрыла глаза.

Боже, какая долгая и невыносимо страшная ночь!

Марго казалось, будто она постарела за последние часы, что была сперва на Петерсплатце, затем в замке Вайсескройц, а после у постели раненого брата.

Она скрипнула зубами: нельзя думать о плохом!

В особняке тихо. Душно. Страшно. Барон с портрета усмехался язвительной улыбкой.

— Проклятый боров! — крикнула Марго, замахиваясь на него лампой. — Что же ты молчишь, когда так нужен?!

Масло плеснуло, искры прыгнули на рукав. Марго выругалась, загасив их ладонью и не чувствуя ничего, кроме обжигающего изнутри страха.

Огонь — не самое страшное в мире. Куда страшнее неизвестность. Куда страшнее тьма, истекающая из Родиона и пахнущая кровью.

Если он умрет — если Марго позволит ему умереть! — она не простит себе.

Не защитила. Не уберегла. Не оправдала надежд семьи.

Марго перетряхнула все ящики с нижним бельем, нещадно кромсая материю на лоскуты. Пусть только Родион продержится до приезда доктора. Пусть только…

Из ящика выпала шкатулка.

Марго машинально подняла ее и вспомнила…