Рубедо
Шрифт:
Привычным жестом Генрих вздымал двуперстие искореженной голой руки, и сам стыдился ожогов. Но люди впивались в его уродство жадными взглядами, ловили его слова приоткрытыми сухими ртами, крестились, кланялись в пояс — и их оттесняли следующие.
От этой карусели лиц, мешанины запахов и раскатистых аккордов органа у Генриха кружилась голова. Рука поднималась все тяжелее, все глуше звучал собственный голос. Он думал, что если бы сейчас в толпе оказался террорист, то Генрих не смог бы ему ответить. Но собор оцепляли гвардейцы, внутри — Генрих знал это совершенно точно, — сидели люди герра
Человек перед Генрихом закашлялся, издавая глухие надсадные звуки. Генрих замер, держа руку навесу и вперив в просящего взгляд — не упадут ли с губ розовые капли крови? Но в полутьме не видно, лица скрыты тенями, колеблется свечное пламя, и не разобрать — кто теперь перед тобой. Лишь слышно, как в толпе закашлялись на разные лады.
Генрих похолодел.
— Ваше преосвященство! — негромко сказал он. Не получив ответа, обернулся: епископ надменно улыбался в толпу, без устали протягивая перстень для поцелуя. Генрих опустил руку и приблизился на шаг к алтарю.
— Ваше преосвященство! Я требую перерыва!
Новый просящий, оставшийся без благословения, горестно застонал. Дьюла повернулся, впечатав в Генриха злобный взгляд.
— Ваше высочество! — негромко и ровно проговорил он. — Прошу вас вернуться и дослужить до окончания мессы!
— Она закончится сейчас же!
По толпе пронесся вздох. Его тут же заглушил гулкий кашель.
Действовать надо было немедля.
Шагнув к алтарю, Генрих с силой захлопнул шкатулки.
— Месса окончена! — громко и четко, глядя Дьюле прямо в глаза, сказал он. И взмахом руки — легким пламенем, сорвавшимся с пальцев, — остановил хор.
Орган квакнул и умолк на незавершенной ноте.
В соборе установилась тишина, едва нарушаемая неодобрительным гулом и надсадным кашлем.
— Вы не посмеете! — ощерился Дьюла. — Это церковь…
— Глядя на вас, я понимаю, что церковь в опасности, — парировал Генрих, и голова епископа затряслась точно у старика.
— Кто дал вам право?!
— Он, — Генрих указал пальцем вверх и крикнул гвардейцам. — Вывести людей! Сопроводить по домам! Проследить, чтобы никто не выходил из дома до моего указания!
Толпа зашевелилась, загудела возмущенно, но времени не было объяснять. Vivum fluidum как тень переползал с одного человека на другого, его вдыхали ноздрями, глотали со слюной, оставляли на роговице, обтирая слезящиеся от свечного дыма и ладана глаза. Болезнь уже была здесь. Болезнь вела за собой смерть. Требовалось лишь время, чтобы пустить корни в каждом из собравшихся, но гвардейцы не дали такого шанса.
Ворота собора распахнулись по первому же требованию Генриха. Орудуя прикладами, гвардейцы гнали толпу на выход. Кто-то испуганно визжал, кто-то изрыгал угрозы, кто-то плакал, кто-то молился — но солнечный свет, хлынувший в собор, разгонял настоянный полумрак и миазмы болезни. И Генрих облегченно вздохнул.
— Мерзкий мальчишка! — Дьюла сжал кулаки, едва удерживая себя, чтобы не встряхнуть Генриха за ворот мундира. —
— Вовсе нет, — холодно отчеканил Генрих. — Если верить вашим же проповедям, люди с готовностью внимают Господу, едва он обращается к ним. Но я который день говорю вам о необходимости изоляции и карантина! И хоть бы кто меня слушал! А это, — обогнув Дьюлу, он взял с алтаря шкатулки. — Я вывезу из Авьена. Больше никаких богослужений. Никакого колокольного звона. Никаких собраний! А завтра, — он отступил, прижимая шкатулки к груди, и слушая, как в голове вскипает пульсирующая кровь, — я прикажу вывезти все иконы и колокола. И если вы думаете, ваше преосвященство, что я все тот же больной и потерянный мальчишка, — он криво усмехнулся и позволил искрам упасть на пол, — подумайте еще раз. И лучше объясните своим прихожанам о необходимости этих мер, ведь чего хочет Спаситель — того хочет Бог.
Глава 3.4. Из искры
Авьен. Меблированные комнаты на Бёргассе.
Марго пропустила пасхальную службу, сказавшись недомогающей. Раевский остался с ней, с только ему присущей проницательностью сменяя часы заботы на часы полного невмешательства. Она наслаждалась спокойствием и тишиной. С улицы доносились убаюкивающие птичьи трели. Шумел Данар, прокатываясь по гранитным плитам. Она слышала, как вернулся с мессы домовладелец. Слышала негромкий разговор в гостиной, и когда уже не стало сил просто лежать и смотреть в окно на распустившиеся почки, Марго набросила пеньюар и спустилась к беседующим мужчинам.
— …вывезли все! Мощи, иконы, статуи и колокола, — услышала она обрывок разговора. — Я лично видел, как утром обрезали язык у Пуммерина…
Марго замерла на нижней ступеньке и прислушалась, только теперь осознав: колокольного звона действительно не было слышно уже довольно продолжительное время.
— Такого не происходило со времени Генриха Первого, — продолжил домовладелец, и в его голосе слышалась нервозность. — Прихожан выгоняли из собора едва ли не прикладами! И велено не собираться даже на мессу.
— Что ж, полагаю, нам всем нужно довериться и ждать… — Раевский пожал плечами. Он сидел к лестнице спиной, но Марго, даже не видя его лица знала, что он будет последним человеком, которого взволнуют происходящие перемены. — Спаситель преследует некие благие цели, понятные пока только ему.
— Он хочет предупредить распространение болезни.
Мужчины разом обернулись на Марго, и она сошла с лестницы в холл. Равевский моментально вскочил с места, подошел к баронессе и коснулся губами ее руки.
— Вы проницательны, дорогая! — с восторгом воскликнул он. — Разумеется! Изоляция и карантин.
Домовладелец морщил лоб, будто и то, и другое не укладывались в его картине мира. Марго бледно улыбнулась ему и спросила:
— Так вы пострадали?
— Я? Нет, фрау. Я успел приложиться к мощам до того, как начали очищать собор от прихожан.
— И хорошо, что мы не были там, — заметил Раевский. — Но вам сейчас получше?
— Гораздо, — согласилась Марго. — Как вы смотрите на то, чтобы совершить небольшую поездку?