Рубеж-Владивосток
Шрифт:
Гусары сразу и посерьёзнели.
— Простите, господа, — покаялась Екатерина.
— Что вы, ваше благородие, — произнёс Михаил приподнято, быстро перестроившись. — Ещё шампанского?
Официоз пошёл.
— А вы слышали, господа, что в училище имени Ушакова стряслось? — Поднял больную тему Вадим спустя какое–то время. — Говорят, недавно тела юнкеров телегами вывозили.
— Господи, — ахнула Екатерина.
— Где оргалиды, там Господа нет, — сказал один из гусар на выдохе.
— Мой отец там
— Слышал я, что больше сотни юнкеров убили, нелюди, — добавил Вадим, заиграв желваками. — Как же так.
— Первый удар был ледяной шрапнелью, — выдавил я, не в силах сдержаться, и добавил тихо: — по нашей казарме, когда все через окна смотрели.
На меня все уставились, раскрыв рты.
— Я успел лечь. Но многие не успели, — прошептал и протолкнул ком поглубже в горло большим глотком горькой браги.
— Так вы… юнкер того училища? — Поинтересовалась Наталья, хмурая, как туча.
— Бывший, — ответил, отдышавшись.
— Повезло вам, сударь, — похлопал по плечу сосед.
Кивнул в ответ.
— В страшное время живём, — разговорилась дочь полицмейстера, на меня поглядывая. — Военных столько нагнали, что куда ни глянь, они. Отец меня в Иркутск к тётке отправлять собрался. А я его оставить не могу.
— Вместе и поедем, — добавила Екатерина. — Жаль родимые места покидать. И страшно, что с этим станется.
— Ну, начинается! — Воскликнул вдруг Михаил. — На поминки собрались? Или за поражение горюем?
— Во! Во! — Другие гусары поддержали.
— Войск уже тысяч десять вступило во Владивосток, еще тридцать на подходе, — начал Вадим приподнято. — Флот наш до кучи ощетинился. И Небесная здесь со своей меха–гвардией. Раз Анастасия Николаевна за дело взялась, шансов нелюдям не дадим.
— Точно! С такими силами разорвём любую тварь играючи! — Поддержали гусары и подняли кружки. — За Небесную! За батюшку императора!
— За Небесных юнкеров, — добавил я настойчиво.
И все замолчали вдруг.
За Небесных юнкеров в груди отозвалось всё равно. Так в простонародье нас зовут за погоны голубые.
За надежды стать пилотами.
За мечты в небе облака рассекать перламутровыми крыльями.
Что ж, уже не обо мне. Хотя в душе я остался пилотом мехара, ибо вкусил кровь тварей поганых из кабины боевой машины.
Задержали на мне взгляды гусары. Пусть и пьяные порядком, но пытливые и мужественные. Секунды две вопросительно смотрят. А затем кричат, будто их озарило:
— За Небесных юнкеров!!
Стукнулись кружками, выпили до дна! Барышни бокалами звякнули запоздало, пригубив с задумчивыми лицами.
Развеселились господа с дамами вновь. Не заметил, как сам охмелел и, наконец, расслабился.
Один гусар выскочил, цыган каких–то на дороге
Под шумок корнет тёмненький ко мне ближе подсел, браги ещё попросив.
— Что грызёт тебя братец, рассказывай? — Спросил Михаил, полную кружку подавая.
Ещё так смотрит участливо. Екатерина с Натальей тоже уши навострили, понимающе поглядывают.
Вздохнул тяжело. Сжирает меня изнутри. Как чуют.
Хочется душу излить. И я признаюсь.
— Я со знаменем маршировал гордо пред той, что, как оказалось, род мой ненавидит.
— Ох, барин колко вы рассказываете, — слышу от Натальи тихое.
— Выгнала меня принцесса в шею из училища юнкерского при всём батальоне, а за что — даже не знаю. Я на мехе летать мечтал с детства. А теперь вижу, как с бедой юнкерам кольца управления вручают, в гвардию Небесной зачислив. И пусто мне стало сегодня. Как отняли счастье. Надежду отобрали. Понимаете?
Вздохнул Михаил тяжело, глаза опустив.
— Но коль так вышло, — говорю уже с силой, ибо нечего нюни развозить. — Полезным быть хочу в войне с тварями. На моих глазах погубили они товарищей. И чувство, братцы, что сделать ничего нельзя… оно поганей некуда. Букашкой себя почувствовал жалкой и возненавидел больше, чем врага.
— Ну а мы что, букашки по–вашему, сударь? — Встрепенулся корнет.
— Прошу извинить, товарищ обер–офицер, — спохватился я. — Не об этом мысль моя.
— Да будет вам, барин, — отмахнулся вдруг Михаил по–дружески. — И моя мысль тоже не об этом. Однажды ещё мой дед сказал, великую мудрость. Взяв в руки древко, солдат уже служит родине. Будь то древко знамени, будь то черенок лопаты.
Усмехнулся я горько. А этот продолжает:
— Что ж вам в гусарский эскадрон не записаться? Ротмистр за вас поручится перед полковником. Включат в приказ, зачислив в состав, форму выдадут, оружие. Сейчас это раз плюнуть. Рода знатного? Знатного. Устав знаете? Знаете. Ну а пить научим!
Улыбка уже сама на рот лезет.
Весёлые они господа. И мысль дельную предложили.
— Тем более делать ничего не надо, — добавляет корнет. — Всё на казаков повесили, а мы на подхвате.
— А я и думаю, чего это они такие злые, — смеюсь.
С другой стороны Вадим запыхавшийся подсаживается:
— Вы смотрите, барин. Степан — сибирский медведь так просто не отстанет. Реванша требовать будет.
— Да я готов. Чем больше шкаф, тем громче падает, — отшучиваюсь.
— Чем меньше тумба, тем дальше летит, — парирует Михаил и хлопает по плечу. — Ай да плясать!