Рубеж. Пентакль

Дяченко Марина и Сергей

Еле опомнился.

– Хватит, Забреха! Побереги заряды!

Услыхали его? сам ли Забреха догадался?

Во всяком случае, кулемет послушно утих.

На земле перед замковым рвом скорчилось больше десятка неподвижных тел; раненых спешно оттаскивали в укрытия.

И стрелки, кто жив остался, в траншеи попрятались.

«Что, пан герой? Упредил своих про огнебойную зброю? А про дареную махинию ты знать никак не мог! Вот тебе и подарочек на крестины! погодь, еще сыщем…»

Противник поспешил отступить в явной растерянности. Однако длилась сия конфузия малый час, и сотник

вынужден был отдать должное здешним воякам. Хоть и лыцари важные, аж пробы на задницы ставить некуда, а дело свое туго разумеют. Вновь заливисто пропели трубы (раньше быки орали, теперь кочеты рассветные!) – и из-за кольца повозок, из ближней рощицы горохом сыпанулись атакующие. На этот раз они бежали не плотным строем, а врассыпную. Передние толкали перед собой тяжелые деревянные щиты на колесах.

Быстро сообразили. Рушница такой щит, пожалуй, что и не возьмет.

Ну-ка, а кулемет?

Словно в ответ с башни вновь послышался дробный грохот – умен Забреха, открыл огонь, не дожидаясь опаздывающего приказа.

Не побоялся сотничьего гнева.

Из щитов полетели мелкие щепки. Вот один вояка упал, другой… Но Забреха не успевал! Атакующие лавиной подкатывались все ближе, не обращая внимания на тела боевых товарищей, что устилали путь. Вот-вот окажутся под стенами, укроются от Забрехи…

Пора!

– Давай, Мыкола! Давай, жиду! Давай! – заорал Логин и сам прильнул к бойнице, повел стволом, выискивая цель. – Чумак, забивай пулю!..

Фузея привычно толкнула в плечо, окуталась дымом. Сотник знал: не промахнулся. Отбросил разряженную фузею назад, чумаку, схватил другую. Сбоку, полтавским соловьем, засвистал Юдкин хитрый пистоль. Молодец жид, метко целит!

Мыкола! Где ж ты, Мыкола? Чего не палишь?!

– Пане сотнику, пане сотнику!.. Погляньте, ради Христа-Спасителя! Там… там наши!

– Что?!

– Наши, говорю! Бульбенко, Свербигуз…

– С глузду съехал, балаболка?!

Сотник до половины высунулся из бойницы, забыв осторожность. И невольно выругался. Чорт! Прав-таки Мыкола! Меж блестящих доспехов хорошо были видны жупаны, белые сорочки и лазоревые шаровары черкасов. Точно, вон и Бульбенко бежит, медведь косолапый, и Свербигуз вприсядку, и, кажется, еще кто-то из реестровцев – отсель хрен разберешь…

По стене рядом цвиркнула стрела. Затем – еще одна, но Логин не обратил на пальбу внимания.

До того ли?!

– Не стреляйте, пане сотнику! Это мы! На подмогу до вас! – весело донеслось снизу. – Открывай ворота!

Неужто и взаправду опомнились хлопцы, на подмогу явились?! Кто там к воротам ближе всех? Яринка с бурсаком?

Сотник набрал было воздуха: отдать приказ! отворить! – как вдруг охнул, увидев небывалое. Мыкола-угодник! Спасители небесные! Лицо выбиравшегося из рва Свербигуза, сплошь измазанного тиной-ряской, все переменилось: нос вырос и наклонился на сторону, вместо карих запрыгали зеленые очи, губы засинели, рот в минуту раздался до ушей, изо рта выбежал клык, и стал черкас – колдун бесовский.

– Ах ты, адов выкормыш! – креститься уже не было времени, и сотник попросту выпалил из рушницы в гнусную харю.

Редко давал промах Логин Загаржецкий.

И сейчас:

не пропал заряд даром.

Харя щедро брызнула красным, разлетелась кровавыми сгустками, и мгновением позже на земле задергалось, засучило ногами тело наместничьего вояки – в латах, с диковинной шаблей в мертвой руке.

Тьфу ты, пропасть, мара чаклунская!

Отбросил назад рушницу, схватил другую. Получи, нечисть богопротивная! Ага, берут тебя пули, берут! Обычные, свинцовые. Ну, то и добре. Под черкасов-братьев рядиться вздумали, личину пялить?

Н-на!

Сбоку охнул, мигом выпалив из своей янычарки, Мыкола Еноха. Видать, узрел наконец! Не помогли ворогу чары басаврючьи!

Сотник обернулся за очередной рушницей, мазнул взглядом по двору – все ли в порядке? – и на миг застыл. Встретился глазами с женщиной у перевернутой телеги.

Ведьма Сало… Сале. А, не все ль едино?! – когда горят зенки хитрой бабы огнями болотными. И видится в них сотнику Логину: был латник, стал Свербигуз, был Свербигуз, стал лысый дидько! Что ж это выходит, панове-молодцы? Это, значит, она, пышна пани, чары ворожьи от него, сотника валковского, отвела? она обман колдовской распознала? не дала скомандовать открывать ворота?! Ведь еще бы чуть-чуть…

Она. Больше некому.

Сотник махнул рукой ведьме – спасибо, мол, баба! молодцом! – и в эту секунду неожиданно захлебнулся кулемет.

Неужели заряды кончились? Плохо дело!

Логин понимал, что он теряет драгоценные мгновения, что надо стрелять, стрелять, пока есть порох и пули, но взгляд мимо воли сам метнулся вверх по стене башни.

На краю окна, ангелом господним, стоял Забреха. Блаженно лыбился из-под густых бровей, воздевал к радужному небосводу руки. Сотник хотел крикнуть, выбранить, но слова застряли у него в глотке. Забреха сделал шаг вперед – как показалось Логину, ступая прямо по воздуху, – и тут черкаса уцелил толстый арбалетный болт.

В улыбку вошел, в уста молодецкие; из затылка вышел.

Тело кувыркнулось вниз, шмякнулось о булыжник двора – и медленно, словно не желая расставаться с вольной жизнью, обмякло.

Вокруг головы стала натекать бурая лужа.

Валковский сотник молча перекрестился. Вот и нет верного товарища, которого так и не смогли взять турецкие пули да ятаганы!

Прими, Господи, душу раба Твоего…

– Ну, чаклуны подколодные, ходи на вареники! – разлетелся по двору крик есаула.

Из ствола кулемета вновь ударило пламя. Дернулось, затрепетало – и поперхнулось само собой.

– Чорт! – раздалось из окна. – Клята махиния!..

И сразу, растерянно, чужим сиплым взвизгом, меньше всего похожим на вопли бывалого есаула:

– Чо-о-орт!..

* * *

Логин вгляделся – и обомлел.

Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра

Золотая оса рвалась к свету.

Билась с надсадным жужжанием в стенки Сосудов (пленочки?.. смешно…), грозила жалким жалом Древу Сфирот (жалкое жало?.. смешно…), пугала и без того испуганных бабочек, мечущихся в бессмысленной пустоте Служения (бабочки? одна – большая? розовая?.. смешно…).