Рубежник
Шрифт:
— Получается, что Спешница передала хист какому-то случайному человеку? В наши тайны не посвященному.
— Так, — только и сказал Врановой.
— Тогда искать надо, — поднялся на ноги Шеремет.
Выглядел он теперь грозно. Глаза сверкают решительностью, могучая грудь вздымается под рубахой, под темными джинсами не ноги — колонны. Разве что угги немного портили впечатление.
— Нового рубежника надо найти, пока дел не натворил, — сказал он. — Если человек случайный, представляю, что у него в голове. Посмотри за соседями,
— Человек захожий, — спокойно, но вместе с тем твердо ответил Врановой. — Раньше там не бывал.
— И как его теперь искать?
— Рано или поздно появится. У меня полно глаз в городе.
От этих слов воевода поежился. Так и было. Порой он сороку какую увидит и сразу думает, сама по себе эта птица или по наущению Вранового? Вот стоило бы разговор закончить, да только было еще что-то. Потому что чухонский ратник не собирался уходить, продолжая буравить Шеремета взглядом.
— Поговорить надо, господин. О том самом новом рубежнике.
— Почему сразу о рубежнике? — пожал плечами воевода. — Может, о рубежнице. Женщины часто женщинам хист передают. Ведьмовской обычай такой.
Врановой молча смотрел на Шеремета, словно думая, сказать о чем-то или нет. Но после взгляд его смягчился.
— Пусть рубежнице. Не важно. Не должен этот человек выжить.
— Что?! — спросил Шеремет так громко, что испугался собственного голоса. Потому добавил тише. — Что? Ты понимаешь хоть, о чем говоришь?
— Пользы с него не будет, — спокойно ответил Врановой. — Рубежник даже понимания о нас не имеет. Станет тыкаться как слепой китенок.
— Котенок, — поправил воевода и замолчал.
Сурово взирал он на прислужника. А как еще реагировать, когда такое слышишь? Без всякого повода рубежника убить — преступление. Воевода же есть слово и закон князя в этих землях. И говорить ему такое — не только смело, но и глупо.
— Хист важный, очень, — продолжал Врановой. — За него любая семья целое состояние отвалит. Либо можно в такие руки его отдать, которые с пользой знание употребят. Подобный рубежник тебе всю жизнь верен будет.
Шеремет понимал, что Врановой прав. Но закон нарушить — дело серьезное. За подобное не посмотрят на выслуги, сошлют куда-нибудь в Сестрорецк. С другой стороны… хист правда важный. Если в верных руках окажется, все в выигрыше будут.
К тому же, новый рубежник на поклон к воеводе не пришел, в «новую» семью будто бы и не врос. Потому всегда можно прикинуться дураком. К примеру, сказать, что и не знали о нем.
— Не одобряю я таких разговоров, — насупился Шеремет. — К тому же, не понимаю, как бы это сделать можно было.
— По-разному, — пожал плечами Врановой. — К примеру, новый рубежник ни силы своей, ни опасности вокруг не знает. Может в куриный ощупь попасть…
— Как кур в ощип, — машинально поправил Шеремет.
— И ранят его смертельно. Тогда кто-нибудь рядом и окажется, чтобы
Воевода знал. Говорят такие муки, которых никто не в силах выдержать. Промысел не дает спокойно умереть, всю душу из тебя выворачивает.
— И тогда бы получилось, что хист у нужного человека оказался, — закончил Врановой.
Вообще, за сегодняшнюю беседу он свою месячную норму слов выдал. Не любил чухонец говорить попусту. Что лишь свидетельствовало, насколько тема важная. Шеремет и сам это понимал. Потому походил по крохотному кабинету туда-сюда, а после ответил:
— Я смерти рубежника допустить не могу, — решительно сказал он. — На то я здесь воеводой и поставлен. Найти надо того, кто хистом завладел и ко мне доставить. Надеюсь, к тому времени с ним ничего не случится. Было бы плохо, пропади такой хист. Арсеньевы на подобный давно вид имели. Ты с ними поговори, скажи, чтобы с поисками тебе помогли. Понял?
Врановой поклонился, не скрывая своего торжества. Еле заметная улыбка на небритом лице смотрелась так же чужеродно, как угги на ногах Шеремета. А когда чухонец ушел, воевода еще думал о разговоре. Правильно ли сделал или поторопился?
Глава 5
Я много раз просыпался довольно необычно и в странных местах. На втором курсе, в финале грандиозной пьянки, соседи засунули меня в шкаф. Первая мысль после пробуждения была, что я умер. Смущало лишь желание пить и жуткая головная боль.
Еще я как-то ехал пять суток до Улан-Удэ. Так после прибытия в первую же ночь очень удивлялся, почему нет «световой дорожки» до туалета и торчащих босых ног.
В армии довелось пару раз уснуть «на тумбочке». Стоя и облокотившись на правую ногу. Я потом пробовал повторить на гражданке — не получилось. Ну, и пробуждение было внезапным и страшным. А заключалось в гневной раскрасневшейся физиономии лейтенанта Рыжикова. Я эту сволочь на всю жизнь запомнил.
Но сегодняшнее утро переплюнуло все остальные случаи. Проснулся от сильного жжения в груди. Причем, не могу сказать, что было неприятно. Скорее, будто в бане лежишь, только не полностью, а одной грудью. Да, вот такая вот странная баня.
А еще было тяжело. Словно на мне кто-то сидел.
Открыв глаза, я убедился в правильности своей догадки. Мурча и перебирая лапами, сверху пристроился Григорий. В образе того самого кота с квартиры.
Что ему еще нужно-то? Я ведь этому стервецу диван уступил. Сам свалил теплых одеял друг на друга и устроился на полу.
— Брысь! — сказал я, и кот кубарем скатился на ковер. И уже там принял нормальный облик. — Ты чего тут устроил?
— Как это чего? — искренне возмутился бес. — Промысел тебе передаю. Собрал по крупицам страхи, мечты, желания соседей. Тебе вот передаю. А хист уже себе на пользу схарчит.