Руби
Шрифт:
– Я чувствую себя ужасно, – опустила я голову. – Пожалуйста, отыщите способ помочь ей.
– Дай мне твою руку, дитя, – попросила Мама Диди. Я подняла голову и протянула руку. Она крепко схватила ее, и ее ладонь становилась все жарче и жарче.
– Всему этому было предназначено произойти, дитя, – заявила она. – Тебя принес сюда ветер, посланный Зомби. Если теперь ты хочешь помочь сестре, сделай так, чтобы она стала лучше, изгони дьявола из ее сердца.
– Хорошо, – ответила я.
– Не бойся, – проговорила женщина и медленно потянула мою руку к ящику. С отчаянием я взглянула
Я колебалась. Протянуть руку в ящик, где лежала змея? Я знала, что питоны не ядовиты, но тем не менее…
Мама Диди отпустила мою руку и откинулась на спинку диванчика в ожидании. Я подумала о папе, о печали в его глазах, о тяжком грузе у него на сердце и медленно, с закрытыми глазами опустила руку в ящик. Мои пальцы наткнулись на холодную чешуйчатую кожу спящей змеи. Она начала извиваться, но я продолжала неистово двигать пальцами, пока не нащупала ленту. Я быстро схватила ее и вынула руку.
– Слава Богу, – прошептала Нина.
– Эта лента, – сказала Мама Диди, – она находилась в другом мире и вернулась оттуда. Храни ее очень бережно, так бережно, как молитвенные четки, и, может быть, наступит день и ты поможешь своей сестре.
Слепая встала и повернулась к Нине.
– Сходи и зажги за меня свечку на могиле Мари Лаво.
Нина кивнула.
– Я сделаю это, Мама.
– Дитя, – вновь обратилась она ко мне. – Добро и Зло, они тоже сестры. Иногда они обвивают друг друга, как нити каната, и завязывают узлы в наших сердцах. Вначале распутай узлы в своем собственном сердце, а потом помоги сестре распутать ее узлы.
Мама Диди повернулась и ушла за занавеску. Барабаны забили громче.
– Пошли домой, – сказала Нина. – Теперь предстоит сделать очень много.
Когда мы вернулись, в доме мало что изменилось, только Эдгар добавил дюжину или около того имен к списку позвонивших. Дафна все еще отдыхала в своих апартаментах, а папа сидел в комнате дяди Жана. Через некоторое время внезапно появилась Дафна, она выглядела отдохнувшей и изящной, готовой встретить тех близких друзей, которые намеревались прийти и выразить свои соболезнования ей и папе. Она заставила мужа выйти к обеду, чтобы он немного поел.
Я тихо сидела и слушала, как Дафна строго поучала его по поводу необходимости держать себя в руках.
– Сейчас не время распускаться, Пьер. Нам предстоят ужасные трудности, и я не намерена нести их на своих плечах в одиночестве, как несла очень многое другое раньше, – заявила она. Папа покорно кивнул головой, он вновь походил на маленького мальчика. – Возьми себя в руки, – приказала Дафна. – Чуть позже нам придется принимать людей, и я не хочу ничего добавлять к тому досадному положению, в котором мы оказались.
– Разве мы не должны больше волноваться из-за состояния Жизель, чем по поводу того, что это ставит нас в досадное положение? – резко возразила я, не в состоянии сдержать свой гнев. Мне была крайне неприятна ее манера свысока разговаривать с папой, который
– Как ты смеешь так разговаривать со мной! – оборвала меня Дафна и выпрямилась на своем стуле.
– Я не хочу быть дерзкой, но…
– Мой совет тебе, юная леди, ходить по самой прямой и узкой дорожке несколько следующих недель. С тех пор как ты появилась здесь, Жизель стала другой. И я уверена, что гадости, которые проделывала ты и она под твоим влиянием, имеют какое-то отношение к тому, что произошло.
– Это неправда. Все, что ты говоришь, неправда, – закричала я и взглянула на отца.
– Не будем препираться между собой, – умолял он и повернулся ко мне. Его глаза были воспалены: он плакал в течение нескольких часов. – Не теперь. Пожалуйста, Руби. Лучше слушайся маму. – Он посмотрел на Дафну. – Она самый стойкий член семьи, особенно когда тяжело, как сейчас. И всегда была таковой, – проговорил он усталым и подавленным голосом.
Дафна просияла от гордости и довольства собой. До конца нашей короткой трапезы мы хранили молчание. Вечером действительно приехали Андрисы, но без Бо. За ними последовали и другие друзья семьи. Я оставалась в своей комнате и молилась, чтобы Бог простил меня за месть, которой я добивалась. Затем я легла спать, но еще долгие часы пребывала на грани сна и яви, так и не обретя желанного забвения.
На следующий день в школе всё переменилось. Трагедия и последствия ужасной автомобильной аварии привели всех учащихся в траурное состояние. Все были подавлены. Девушки, которые хорошо знали Мартина, в слезах утешали друг друга в коридорах и туалетах. Доктор Сторм выступил по школьному радио и предложил произнести молитвы и выразить соболезнования. Учителя заняли нас практическими аудиторными работами, многие просто были не в состоянии вести уроки и чувствовали себя так же подавленно, как и ученики.
Но странная вещь – я стала персоной, которую нужно утешать, а не игнорировать и не презирать. Друг за другом ученики подходили ко мне, чтобы поговорить и выразить надежду, что все обойдется благополучно для Жизель. Даже ее близкие подруги, Клодин и Антуанетт, особенно старательно добивались моего общества и, казалось, раскаивались в том, как подшутили надо мной и говорили обо мне гадости.
И самое главное – Бо был рядом со мной. Мне стало это огромным утешением. К нему, как к ближайшему другу Мартина, приходили другие его товарищи, чтобы выразить соболезнование. Во время ленча большинство учеников сгрудились вокруг нас, все разговаривали тихими, приглушенными голосами.
После школы мы с Бо пошли прямо в больницу и встретили там папу, он пил кофе в комнате отдыха. Только что он переговорил со специалистами.
– У нее поврежден позвоночник. Она останется парализованной ниже пояса. Все другие повреждения заживут хорошо, – проговорил отец.
– А есть какая-нибудь надежда, что она сможет ходить? – тихо спросил Бо.
Папа покачал головой:
– Маловероятно. Ей потребуются серьезное терапевтическое лечение и самоотверженная забота близких. Я договорюсь о медсестре, она поживет в доме некоторое время после того, как мы заберем Жизель.