Руби
Шрифт:
– Тем не менее, – возразил врач, кивая, – она старается быть вам настоящей матерью, разве не так?
– Нет. Она старается быть тем, кто она есть… ведьмой, – возразила я.
– Этот гнев и агрессивность, которые вы испытываете теперь, весьма понятны, – сказал он. – Я просто хочу, чтобы вы осознали, чем они вызваны. Вы испытываете подобные чувства потому, что считаете, будто вам что-то угрожает. Всегда, когда мы пытаемся добиться того, чтобы пациент признал свои ошибки, понял свои слабости и недомогания, совершенно естественно, что он или она вначале негодуют на это. Верите ли, но многие люди здесь чувствуют себя спокойнее
– Мне нечего здесь делать. У меня нет никаких умственных или поведенческих проблем, – настаивала я.
– Возможно, и нет. Позвольте мне провести кое-какое исследование, чтобы определить, как вы воспринимаете окружающий вас мир, хорошо? Давайте именно этим сегодня и займемся, и у вас появится возможность привыкнуть к здешней обстановке. Никакой спешки нет.
– Нет, спешка есть. Мне нужно домой.
– Хорошо. Начинаем. Я буду проецировать на экран быстро мелькающие изображения и хочу, чтобы вы говорили то, что мгновенно приходит вам в голову, когда вы видите каждое из них, договорились? Не думайте о них долго, а просто реагируйте по возможности быстрее. Это нетрудно, не правда ли?
– У меня нет необходимости делать это, – простонала я.
– Ну тогда просто сделаете мне одолжение, – попросил врач и выключил свет в комнате. Потом включил проектор и продемонстрировал первое изображение. – Пожалуйста, – сказал он. – Давайте сделаем это побыстрее, и вы отдохнете.
С большой неохотой я стала отвечать:
– Это похоже на голову угря.
– Угорь, хорошо. А это?
– Какой-то шланг.
– Продолжайте.
– Скрюченная ветка платана… Испанский мох… Хвост аллигатора… Дохлая рыба.
– Почему дохлая?
– Она неподвижна, – объяснила я.
Врач рассмеялся.
– Конечно, а это?
– Мать и ребенок.
– Что делает ребенок?
– Сосет грудь.
– Хорошо.
Доктор Черил показал еще полдюжины картинок и затем включил свет.
– О'кей. – Он сел напротив меня и взял тетрадь. – Я буду говорить слова, а вы отвечайте, опять-таки немедленно, не раздумывая. Просто то, что первым приходит в голову, понимаете? – Я молча смотрела вниз. – Понимаете? – повторил он. Я кивнула.
– Нельзя ли просто позвать Дафну и покончить с этим?
– Всему свое время. Губы.
– Что?
– Что первым приходит в голову, когда я говорю слово «губы»?
– Поцелуй.
– Руки.
– Работа.
Он перечислил несколько дюжин слов, записывая мои ответы. Затем выпрямился на стуле и кивнул.
– Я могу теперь отправиться домой? – спросила я. Врач улыбнулся и встал.
– Нам придется провести еще несколько тестов и кое о чем побеседовать. Это не займет слишком много времени. Обещаю. Так как вы хорошо взаимодействуете с нами, я намерен разрешить вам пойти в комнату отдыха перед ленчем. Найдите там что-нибудь почитать, чем-нибудь заняться, и мы снова очень скоро встретимся. Хорошо?
– Нет, не хорошо. Я хочу позвонить папе. Нельзя ли мне сделать хоть это?
– Мы не разрешаем пациентам пользоваться телефоном.
– Не можете ли вы тогда позвонить ему? Если вы только сделаете это, вы поймете, что он не хочет, чтобы я была здесь.
– Сожалею, Руби, но он этого хочет, – сказал доктор Черил и вытащил из папки бланк. – Посмотрите. Вот его подпись.
Я взглянула на строку,
– Она ее подделала, я уверена, – быстро заявила я. – Она намерена сказать ему, что я убежала. Пожалуйста, только позвоните ему. Неужели вам трудно?
Доктор поднялся, ничего не говоря.
– У вас до ленча есть немного времени, – наконец начал он. – Познакомьтесь с нашими условиями. Попытайтесь расслабиться. Это поможет нам, когда мы встретимся вновь. – Он открыл дверь. Там меня ожидал санитар. – Отведите ее в комнату отдыха, – распорядился доктор Черил. Санитар кивнул и посмотрел на меня. Очень медленно я встала.
– Когда мой отец узнает, что сделала Дафна и что делаете вы, у вас будет много неприятностей, – пригрозила я. Врач не ответил, и у меня не оставалось другого выбора, как только последовать за санитаром обратно по коридору к комнате отдыха.
– Здравствуйте, меня зовут миссис Уидден, – приветствовала меня у двери дежурная, ей было не больше сорока лет. – Заходите. Я здесь, чтобы помогать вам. Вы хотите заняться чем-то конкретно?.. Может быть, рукоделие?
– Нет, – ответила я.
– Что ж, почему бы вам в таком случае просто не походить здесь и не осмотреться, а вдруг что-то вас привлечет? Тогда я помогу вам, хорошо? – предложила она. Не видя смысла в постоянном выражении протеста, я кивнула и вошла в комнату. Я прохаживалась по ней, осматривая пациентов, некоторые из них поглядывали на меня с любопытством, некоторые будто с гневом, а некоторые, казалось, просто не видели меня. Мое внимание опять привлек тот рыжеволосый мальчик, что сидел и ничего не делал. Он так сидел и сейчас. Однако я заметила, что взглядом он следил за мной. Я подошла к окну, около которого он сидел, и выглянула наружу, мечтая о свободе.
– Переживаешь, что ты здесь? – услышала я и повернулась. Казалось, звуки исходили от него, но парень продолжал сидеть неподвижно, глядя прямо перед собой.
– Вы меня о чем-то спросили? – поинтересовалась я. Мальчик не пошевелился и не сказал ни слова. Я пожала плечами и вновь стала смотреть в окно, но вдруг услышала опять:
– Переживаешь, что попала сюда? Я резко повернулась.
– Простите?
Все еще не двигаясь, он продолжал:
– Я вижу, тебе здесь не нравится?
– Не нравится. Меня похитили и закрыли на ключ, прежде чем я успела сообразить, что происходит, – сказала я. Это вызвало оживление на его лице, такое сильное, что он даже поднял брови. Мальчик медленно повернулся ко мне, причем двигалась только голова, и уставился на меня холодными и равнодушными глазами манекена.
– А как же твои родители? – спросил он.
– Отец не знает, что проделала моя мачеха, я в этом уверена, – заявила я.
– И для чего?
– Простите?
– Как тебе объяснили, почему ты здесь? Понимаешь, в чем твоя проблема?
– Мне бы не хотелось говорить об этом. Это слишком неудобно и даже смешно.
– Паранойя? Шизофрения? Маниакальная депрессия? Тепло или уже горячее?
– Холодно. А ты сам почему здесь? – задала я встречный вопрос.
– Пассивность, – заявил он. – Я неспособен принимать решения или быть ответственным за что-то. Если передо мной возникает проблема, я просто становлюсь недвижим. Я даже не могу решить, что мне делать здесь, – добавил он бесстрастно. – Поэтому я сижу и жду, когда окончится время отдыха.