Рубин Good

Ли Андрюс

Глядя мавританцу в глаза, Рубин мысленно перекрестился. Али Ахман Ваххрейм ухмыльнулся в ответ и красноречиво плюнул за борт.

Над всклокоченными макушками гребцов немедленно просвистела длинная плеть надсмотрщика, принуждая пригнуться к самому настилу и держать рот на замке.

Драккар мягко покачивался на волнах возле самого берега. Он упирался востроносым килем в желтую песчаную косу, напротив обугленных останков храма и двух изувеченных священников. Норманны величали свой корабль не иначе как "Огненный дракон".

Эта "огненная лохань", наряду с другими челноками, надоела Рубину с невероятной силой. И хотя кораблей было немного (не более дюжины),

этого было вполне достаточно, чтобы день за днем проклинать их появление на божий свет. Рубина давно мутило от длинных и тяжелых весел, от скользких лавок, от пересоленной кормежки и тягостных переглядываний с товарищами по несчастью. Но хуже всего были хозяева. Он научился понимать их с полуслова. Их язык и манеру общения. И чем более понимал, тем более изумлялся, поскольку исконный норманнский говор звучал тут нечасто. Доносились, разумеется, редкие упоминания о пресловутых чертогах Валгаллы и валькириях, однако не более того. Это выглядело странно. Хотя человек, порой, намного проще, чем кажется, и уж куда диковиннее любой диковинки, если, конечно, внимательно рассмотреть его со всех возможных точек зрения.

Сделав такой вывод, Рубин постарался относиться ко всему мудро и терпеливо, без внутренних конфликтов и тягостных переживаний.

"Ведь могло бы быть и хуже...
– с кривой усмешкой рассудил он.
– А так имеем то, что имеем и смотрим в светлое будущее с неувядающим оптимизмом".

Помимо прикованных к веслам рабов на борту "Огненного дракона" находилось более четырех десятков бойцов. После обильного кровопускания, они вели себя крайне возбужденно, раздавались грубые возгласы, срамные шуточки и довольный хохот. Среди разбойников особенно выделялся главарь - эдакий кряжистый верзила, чья угрюмая физиономия могла бы достойно украсить любой каземат мира. Подле него топтались несколько широкоплечих охранников, пудовые кулаки которых напоминали о каменных жерновах и чугунных гирях.

Прислушиваясь к гулким речам экипажа, Рубин вновь подивился тому, что корабль буквально кишит самыми разнообразными подонками, включая гопников из Германии, Нормандии, Италии, Франции и даже самых отдаленных районов северо-восточной Африки. Поначалу столь забавный курьез сильно озадачивал его, ибо столь пестрая компания "варягов", никак не укладывалась в тексты многих историко-авантюрных сочинений, зачитанных Рубиным на заре туманной юности буквально до дыр. Но затем он собрал остатки собственных впечатлений в кулак и твердо решил воспринимать реальность таковой, каковой она выглядела на самом деле.

Реальность же была до боли конкретной. Никаких имущественных прав и приличного места для Рубина здесь не находилось, наоборот обстоятельства требовали от него полного повиновения и покорности.

Подле "Огненного дракона" покачивались еще два драккара. Один назывался "Стрела ветра", а другой "Разящий топор". Корму и нос каждого корабля украшали свирепые лики мифологических чудовищ.

Чуть подальше, упираясь массивным форштевнем в плодородную землю французских владений, находился новехонький шнеккер. Он носил гордое имя "Левый палец тьмы" и казался напыщенным франтом посреди отпетых мошенников и стервецов. За ним, вяло поскрипывая мачтами и прикасаясь смоляными бортами друг к другу, стояли северо-европейский дромон и тяжелый кнорр*. Оба корабля осели глубоко в воду, почти черпая соленую влагу недоброго Кельтского моря. Особенно кнорр, переполненный добычей сверх всякой меры.

– Матка боска, - проворчал один из поляков.
– Эти люди скорее на дно пойдут, чем расстанутся с награбленными добром...

Остальные

промолчали, мысленно взвешивая залежи добытого имущества.

А имущества хватало с избытком. Норманны спешно, но аккуратно перетаскивали на свободные челноки остатки чужой собственности, включая небольшой чугунный колокол, какие-то объемистые сундуки, обитые кованым железом, тюки с зерном, посуду, оружие и резную мебель.

Отчалили так же бешено и стремительно, как и налетели, не оставляя позади ничего хорошего, кроме смерти, холода и забвения...

Эпизод третий.

Здесь повествуется о жизни заурядного корабельного гребца, доля которого сводиться к тому, чтобы запросто горбатиться на веслах за кусок вяленой рыбешки и чарку с водой.

Работа на веслах несложная, но тяжелая, чем-то схожая с работой благопристойного повара, то есть знай себе загребай погуще и наваливайся поплотнее. Вот Рубин и наваливался. Наваливался плотно и старательно, как делали другие гребцы, намертво прикованные к скамьям. Ведь если не навалишься, как следует, то тебя самого с превеликой охотой вывалят за борт.

Отойдя от берега на полусотни саженей, на кораблях мигом поставили грязные полосатые паруса, и пошли, вздымая волны форштевнем, к далеким побережьям Норвегии.

Так закончились очередные сутки. Правда, прикорнуть толком не удалось, ибо налетевший шквал заставил гребцов приумножить усилия и в сплошной непроглядной темени упорно выдерживать оглушительный натиск стихии.

Никто не заметил, когда наступил рассвет, без того казалось очевидным, что утро на кладбище наступает сразу после полуночи. Потом кто-то хрипло откашлялся - длинно и жутко, будто старался вывернуть нутро наизнанку.

– Во имя Аллаха...
– негромко произнес Али Ахман Ваххрейм, пытаясь собрать застывшие губы в коричневый бутон для плевка.
– Там, где есть свет, там есть и надежда.

С такими оптимистическими словами солнце стало подниматься быстро и уверенно, словно на дрожжах. Вслед за солнцем вставал новый день, поднимались над мировой бездной новые надежды и вчерашние беды, будто их тянули за уши миллионы невольников.

Когда чуток потеплело, народ слегка приободрился. Вместе с теплом прозвучала и свежая шутка: "Дескать, солнце - это наше всё и даже чуточку больше. А раз оно так, то хотелось бы чего-нибудь куда более существенного, чем жаркий огонек над ничтожной маковкой богобоязненного человека. К примеру, знатную бадью полноценной выпивки, отборный центнер жареных шкварок и шумный косяк молодых ядреных баб, у коих было бы что пощупать и за что подержаться настоящему мужчине".

– Га-га-га!..

После столь жизнеутверждающей остроты настроение поднялось куда выше солнечного диска. С эдаким высочайшим моральным духом можно было жить дальше - хоть до второго и даже третьего пришествия. Рассудив, что жить и блудить стоит при любых обстоятельствах, постарались отправить на морское дно бесполезную хандру и невеселые настроения, а затем вполне по-хозяйски огляделись по сторонам.

Сразу же обнаружилось, что мир вокруг пустынен и равнодушен, как полагается всякой мировой безбрежности, устремленной к явному концу света едва ли ни с первых дней творения. Где-то очень далеко-далеко, на грани видимости, маячила линия горизонта - чистая и опрятная, словно кривое лезвие турецкого ятагана. Один из поляков, медленно шевеля губами, сравнил открывшийся окоем с великой простыней, покрытой барашками волн от края до края.