Рубиновое сердце богини
Шрифт:
А если не трясти, существует вероятность проворонить…
На проклятой фирме числилось семнадцать сотрудников, по нынешним временам – не так и мало. Повезло, что мужчин раз-два и обчелся, а Антон был совершенно уверен, что убивает мужчина. Уверенность эта базировалась не на уважении к слабому полу, а на реальных фактах. Допустим, дама способна и отравить соперницу, и застрелить, и, при отсутствии брезгливости, зарезать, но вот удушить жертву, которая оказывает активное сопротивление, не так-то просто, тут сила требуется. Итак, в списке остались: Баюн Георгий Алексеевич, директор и владелец «Скалли»,
Черт, как все запутано и запущено. Чего делать-то? Телефонный звонок отодвинул вечный вопрос на неопределенное время. Телефонный звонок и Пыляев Дамиан Никанорович, который не нашел ничего лучше, чем перевозить труп в багажнике.
Вот тебе и «Лексус», вот тебе и план, вот тебе и старый знакомый…
Пигалица
Пыляев не вернулся ни через час, ни через два, ни через три. К вечеру я вынуждена была признать, что мой добровольный телохранитель и старый недруг пропал. Звонить я ему не стала из принципа. И вообще откуда это глупое беспокойство? В конце концов, он – взрослый человек, мало ли какие дела могут быть…
Вот именно, какие у него могут быть дела в воскресенье?
Никаких.
Тогда где его черти носят? Я изо всех сил убеждала себя, что Хромой Дьявол передумал. Надоело ему жить в чужой квартире, и мое общество тоже надоело, вот он, воспользовавшись моментом, и сбежал. Бывает.
А рисунки тогда зачем?
Нет, что-то здесь не то.
Ладно, позвоню, спрошу. Нет, не так, попрошу хлеба купить, вполне невинный предлог, тем более что хлеб на самом деле закончился.
Хлеб закончился, а Пыляев трубку не брал. Перезвонила на домашний – результат тот же. Еще раз на мобильный. И еще. Ну, возьми же ты трубку!
Не взял. И что теперь? В милицию? Или больницы обзванивать? Более идиотского поступка и придумать невозможно. Кто он мне? Родственник? Муж? Близкий человек? Нет, определенно меня не поймут ни милиция, ни Гошик. Кстати, Гошка должен знать, где может быть Пыляев, как это я сразу не догадалась. В отличие от Хромого Дьявола, бывший поднял трубку после второго гудка.
– Алло? – Он всегда говорил правильно: «алло» или «я вас слушаю», а еще никогда не путал глаголы «класть» и «положить». Гошик – на редкость правильное существо, почти столь же образцово-показательное, как Светочка.
– Гоша, это я.
– Ну? – Судя по голосу, мой звонок его не обрадовал.
– Гош, ты не знаешь, где Димка может быть?
– Понятия не имею.
– Гошка, я серьезно. Он уехал и не возвращается. И трубку не берет!
– Надо же, какая трагедия! Димка трубку не берет! От тебя, Маша, я такого не ожидал! Вы живете с ним, прикрываясь каким-то выдуманным предлогом, а ты звонишь мне, чтобы узнать, отчего же твой любовник не отвечает на звонки!
Я открыла рот, чтобы возразить, но не тут-то было.
– Я даже рад, что ты позвонила, честно. Нам нужно поговорить. Серьезно поговорить.
– По телефону?
– Так будет лучше.
– Для кого?
– Для нас обоих. Выслушай меня, пожалуйста, не перебивая.
Я представила, как он сидит в своем любимом кресле, том самом антикварном, ножки которого погрыз Степан. Рядом с креслом на журнальном столике поднос. Гошик любил пить кофе «красиво», чтобы чашечки крохотные, на полглотка, салфетки с вышивкой, тарелка с тостами или печеньем, свежие сливки, сахар непременно кусковой, его следовало брать изящными серебряными щипчиками, и не более одного куска в чашку, даже если очень хочется. Бывший строго следил, чтобы я со своим мещанским вкусом и пристрастием к сладкому кофе не нарушала сложившуюся традицию. Вот сейчас он в одной руке держит трубку, во второй – чашку с «благородным напитком». Подносит к губам, вдыхает аромат и выдыхает очередную нотацию.
– Машуль, я, конечно, понимаю, что ты еще довольно молода… – Ну спасибо, а я-то, наивная, полагала, что просто молода, без «довольно». – И тебе хочется устроить свою жизнь, но твое поведение заставляет меня страдать. Более того, страдает мама, а у нее, ты же знаешь, сердце слабое! – Гошик замолчал, чтобы я по достоинству смогла оценить невосполнимый урон, наносимый моим поведением здоровью Аделаиды Викторовны.
– Ну? – Странно, но сегодня эта его уловка не возымела ровным счетом никакого действия, а раньше Гошиковы паузы действовали на меня, как удав на кролика. Я терялась и начинала оправдываться, невзирая на отсутствие вины.
– Машенька, откуда у тебя это «ну», приличные люди не употребляют подобных выражений. Но вернемся к ситуации. Это ведь неприлично! О вас говорят! Сплетничают! Ты себе только представь, что думают люди!
– О чем? – Я искренне сожалела, что позвонила Гошику, но, коль такое дело, придется выслушивать его нытье до конца.
– О вас! – со значением ответил он. – Ты и Пыляев! Он привозит тебя на работу, он увозит тебя с работы. Он живет у тебя! И не говори, что это неправда. Я знаю! Маша, ты просто обязана прекратить отношения с ним!
– Почему? – Нет, никаких особых отношений между нами не было. Во всяком случае, тех, о которых говорил Гошик, но мне стало обидно. Почему он командует? Диктует! Сам в кусты, бросил меня на произвол судьбы, а теперь, значит, переживает. Пускай переживает.
– Я страдаю! Мне неприятно видеть вас вместе, Маша, после того что вы сделали… Что он сделал… Он разрушил наш брак, Машенька. Мне было больно, обидно. Я простил вас, и вот все повторяется сначала… Мой друг и ты… Машуля, я тебя умоляю…
Странное дело, но я не ощутила ничего. Ровным счетом ничего: ни раскаяния, ни угрызений совести, ни желания упасть на колени и молить о прощении. НИЧЕГО. И Георгий это понял.
– Мария, я серьезно. Ты, конечно, можешь мне не верить, но Дамиан – подлец. Настоящий подлец. Только человек, начисто лишенный принципов, мог совершить подобную мерзость в отношении друга. Помни об этом, Маша! – И Гошик повесил трубку.
Ну вот. Я снова готова заплакать.
Потому что он прав. Прав. Сто раз прав. Пыляев – подлец.