Рубиновый лес. Дилогия
Шрифт:
– Так разве для жертвоприношения не нужна вёльва, которая проведёт его? – нахмурилась я.
Кочевник покачал головой.
– Любая смерть сама по себе – это уже дань богам, – сказал он, и впервые я узрела в нём некую мудрость – далёкую от моей или мудрости Соляриса; такую же дикую, первобытную, какую старейшины деревень передают своим детям из поколения в поколение и распевают у костров под музыку тальхарпы. – Поэтому иногда жертвоприношения свершаются сами по себе, если богам так угодно.
Кочевник щёлкнул языком и повёл лошадь резвее, объезжая меня и Соляриса. Я заметила, каким озадаченным взглядом Сол провожает его шею: на той уже не было повязки,
– Жертвоприношения… – повторила я, продолжая размышлять, и тронула пальцами свои волосы, которые успела заплести в косу по дороге, чтобы их не растрепал ветер. – Во время Молочного Мора ведь тоже умерла ровно тысяча детей, да?
Судя по проступившим желвакам, Солярис подумал о том же самом, но ничего не ответил.
Десять убитых вёльв породили кровавую иву. Тысяча убитых воинов породила Рубиновый лес. Могла ли тысяча убитых детей породить Красный туман? И если между этим всё-таки была какая-то связь, то почему Красный туман ждал, пока с Мора и жертвоприношений пройдёт восемнадцать лет?
В гнетущем молчании, прерываемом периодическими перебранками Сола и Кочевника, мы проехали ещё двадцать лиг. Когда мы пролетали над Рубиновым лесом, сверху он казался гораздо – гораздо! – меньше. Ни я, ни Солярис никогда не путешествовали по земле, поэтому даже с картой Мидира не могли точно рассчитать, сколько дней займёт дорога до конца леса, а затем через болота, делящие мой родной туат с Найси.
– Мы вообще знаем, куда идём? – спросил Кочевник своевременно, как раз когда я подсчитывала пройденные лиги и потраченные на них часы, а небо окрасилось в апельсиново-винный цвет.
– Для начала нужно покинуть Дейрдре. В чужих туатах хирду отца будет тяжелее нас искать, – объяснила я терпеливо, хотя мне казалось, что мы уже обсуждали это, пока седлали лошадей.
– А потом? – продолжил допытываться Кочевник, и я закатила глаза, подстегнув свою лошадь, чтобы оторваться от него.
– А потом посмотрим.
Больше мне ответить было и нечего. Первое и самое разумное, что мы должны были сделать, – это, конечно, оторваться от Оникса. Но вот что делать после… Разве можно победить туман, не понимая его истинной природы? Пока мне на ум приходила лишь одна идея: отправиться навстречу красному проклятию и снова зайти в него, как тогда в деревне Лофорт. Кто знает, что ещё он решит показать мне? Может быть, тогда я что-нибудь да пойму.
Думая об этом, я инстинктивно косилась на Соляриса. Не было смысла даже предлагать подобное, когда он едва мог свободно дышать. Каждый раз, чтобы поправить ошейник, Сол отворачивался, дабы я не видела, как кривится его лицо. Под обручем из чёрного серебра не смогла бы пролезть даже игла, настолько плотно ошейник обхватывал шею. Металл – сочетание настоящего серебра с сейдом – проедал кожу снова и снова, едва та успевала зажить. И так по кругу. Мучительно и бесконечно.
Не будь на Солярисе этой оковы, мы бы поднялись в небо и уже за сутки преодолели туат Дейрдре, а к концу следующей недели оказались бы на границе Ши – самых далёких и самых южных земель, куда мой отец в былые времена скакал на лошади целый месяц через Золотую Пустошь. Именно поэтому, прежде чем преследовать Красный туман, нужно было как-то освободить Сола. В конце концов, однажды я уже нашла способ сделать это, и тогда мне было всего пять лет.
Когда солнце село, пришло время устраиваться на ночлег. Мы ещё полчаса брели в сумерках, пытаясь подыскать подходящее место, которое не было бы окружено грязью или красными лужами, и в конце концов нашли небольшой пятачок, усыпанный сухими тёмно-гранатовыми листьями. Под ними даже проглядывалась трава, но не зелёная, какой должна была быть, а коричнево-бурая, будто мёртвая. Напомнив себе, что в детстве умудрилась провести здесь целых три ночи и при этом осталась жива, я укротила свою трусость и рухнула на подстилку у подготовленного кострища сразу же, как только Солярис её расстелил.
Наблюдать за тем, как Кочевник пытается на спор заставить его развести костёр дыханием, было почти уморительно. Правда, ровно до тех пор, пока Сол не вышел из себя. Обхватив руками весь хворост, он дыхнул на него так сильно, что тот не просто загорелся, а сгорел. Даже край подстилки Кочевника, сидящего напротив, задымился, и под несусветную брань нам всем пришлось ещё полчаса собирать в темноте новые палки.
– Рубин сказала, что ты ищешь в тумане свою сестру. Как так получилось, что её забрали, а тебя нет? – спросил Солярис не без издёвки, пока мы, наконец-то рассевшись вокруг трещащего костра, делили на троих головку сыра с хлебцами и жарящийся бекон. Точнее, на двоих: Кочевник ел один лишь бекон, поэтому мне досталась от него всего пара подгоревших ломтиков.
– Меня не просто так Кочевником прозвали, ящер! – фыркнул тот, облизывая масляные пальцы, под ногтями которых забилась грязь. – Позапрошлой зимой я остался единственным кормильцем в семье. Дичи в нашем лесу стало мало, поэтому мне пришлось начать выбираться в соседние. Иногда меня месяцами не бывает дома: пока выследишь, пока продашь шкуры, пока накопишь денег… Моей сестрёнке двенадцать, поэтому за ней в это время приглядывают друзья семьи. Моя последняя вылазка закончилась в середине месяца нектара. Я вернулся в деревню, но всё, что нашёл там, – это пустые дома и прялку Тесеи.
– И всё это время ты искал её? – ужаснулась я невольно, вспомнив, что именно в начале месяца нектара и объявился Красный туман. Значит, деревня Кочевника пропала одной из первых, если не самой первой. Чуть меньше чем полгода назад…
Он кивнул и откупорил другую флягу. В отличие от серебряной, в которой была вода, в этой, судя по резкому сахарному запаху, плескалась настойка из мелассы [16] . Кочевник выхлебал её почти до дна, даже не поморщившись, и откинулся спиной на растущее поблизости дерево.
16
Меласса – кормовая патока, представляющая собой тёмно-золотой сироп. Также зовётся тростниковым мёдом.
– Я верну её, – прошептал Кочевник, и тень от костра раскрасила его лицо поверх узора Медвежьего Стража. – Я обязательно её верну… Даже если ради этого мне и вправду придётся убить тебя, принцесса.
Услышанное ничуть не испугало меня, в отличие от Соляриса: тот предупреждающе клацнул челюстью, будто Кочевник уже схватился за нож. Я же лишь мягко улыбнулась ему, ведь эта мысль пустила во мне корни ещё в ту секунду, когда Дайре попытался утопить меня в озере.
Готова ли я следовать примеру Дейрдре не только на словах, но и на деле? Готова ли я ради того, чтобы войти в историю под прозвищем Великая, навсегда остаться принцессой?