Рублевый передоз

Макеев Алексей Викторович

– Подгоняй сюда их джип, братишка, – распорядился Шершень. – Будем двигать отсюда.

Кол не заставил себя упрашивать дважды. Бесцеремонно скинув труп водителя «Чероки» на асфальт, он занял место за рулем, сдал немного назад и подкатил прямиком к крыльцу дома.

На пороге появились два человека. Оба были в одинаковых ярко-желтых защитных комбинезонах и с масками-респираторами на лицах. Шершень гостеприимно распахнул заднюю дверцу внедорожника:

– Садитесь! Быстро! Отчаливаем…

Компактный столик в отдельной кабинке «Эдельвейса», отгороженной от общего зала тяжелыми портьерами,

был накрыт на две персоны, а потому капитан Алябьев, бестолково потоптавшись, занял место за спиной Гурова. Полковник обернулся, оценил ситуацию и самолично придвинул Алябьеву стул. Пожилой мужчина с седыми курчавыми волосами и такой же седой бородкой клинышком придирчиво смерил капитана взглядом.

– А это кто? – коротко поинтересовался он.

– Коллега. Сотрудник нашего отдела. Капитан Алябьев.

– Новенький, что ли?

– Не такой уж и новенький. Просто тебе не приходилось встречаться с ним прежде, Ребро. Нужды не было.

– А теперь, стало быть, возникла? – Владелец «Эдельвейса» Максим Ребров, известный также в определенных кругах под кличкой Ребро, криво усмехнулся. – Впрочем, ладно… Я не люблю перемен и новых людей, господин сыщик, но дело ваше. Если вы доверяете ему, доверюсь и я. – Он призывно взмахнул рукой, и в кабинке, как по мановению волшебной палочки, возник крепко сложенный официант в белоснежной рубашке и бабочке. – Принеси еще один прибор.

– Не стоит, – остановил официанта Гуров. – Без обид, Ребро, но трапезничать мы с тобой не будем. Во всяком случае, не сегодня. У нас времени в обрез.

– Как хочите, как хочите… И даже кофе не попьете?

– Кофе можно, – согласился полковник.

Ребров удовлетворенно кивнул. Официант, почтительно замерев в полупоклоне, ожидал распоряжений, стоя за спиной патрона. На столике между двумя тарелками красовалась пузатая ваза с белыми хризантемами. Владелец «Эдельвейса» подвинул вазу таким образом, чтобы она оказалась аккурат по центру стола, и разгладил скатерть.

– Принеси две чашки кофе и бутылку коньяка, – распорядился наконец он.

Официант покинул кабинку.

– Цветочки, Ребро? – Гуров откинулся на спинку стула, и Алябьев, бессознательно подражая старшему по званию, сделал то же самое. – Ты вознамерился меня очаровать?

– Да ладно, Лев Иванович! – рассмеялся старый информатор. – Это ж просто для красоты. Для атмосферы.

– А ты становишься сентиментальным, Ребро.

– Старею. В моем возрасте, господин сыщик, начинаешь ценить маленькие радости. Цветочки, птички, бабочки… Скажу вам по секрету, как родному… Я элементарно научился радоваться тому, что просыпаюсь утром. А если при этом еще и ничего нигде не болит – так это и вовсе волшебное ощущение. Впрочем, вы не поймете. Вернее, поймете, когда доживете до моих лет… Старикам надо немного, Лев Иванович. Очень немного. Не то что в былые времена. Но… – Ребров неторопливо разгладил свою клинообразную бородку. – Я так понимаю, вы пришли не о моих маленьких радостях говорить, господа сыщики.

– Правильно думаешь. Информация нам нужна, Ребро.

– От меня? – Старик, казалось, искренне удивился, но Гуров настолько давно и хорошо знал этого человека, что не купился на столь примитивный трюк. – Господи, боже мой, Лев Иванович! Вы меня поражаете! Какая у меня может быть информация? Я давно уже отошел от дел. Ни с кем не вижусь, нигде толком не бываю… Вот этот скромный ресторанчик, – сделал он широкий жест рукой, –

это все, что у меня есть. Мой тихий уютный мирок.

Вернулся официант с подносом. Поставил две дымящиеся чашки с кофе перед гостями, а хозяину подал конусообразную рюмку на тонкой ножке. Рядом пристроил бутылку коньяка. Хотел было самолично наполнить рюмку Реброва, но тот отмахнулся, и официант удалился, по-прежнему не обронив ни единого слова.

– Очень тихий и очень уютный, – протянул старик. Налил себе немного коньяку. – Хотите, господа сыщики? Кофе с коньяком весьма тонизирует, знаете ли. К тому же это чертовски вкусно. Плеснуть?

– В столице война, Ребро. – Полковник сделал небольшой глоток и поставил чашку на прежнее место. – Передел сфер влияния. Очень жесткий передел. Почти как в девяностые. Наркодилеры мрут как мухи. Их «бегунки» и того быстрее. Хочешь сказать, что ты в своем тихом и уютном мирке ничего об этом даже и не слышал?

– Ну… Краем уха слышал, – вынужден был признаться Ребров. – Самую малость.

– Так поделись с нами этой малостью.

Старик в задумчивости пожевал нижнюю губу, затем поднял рюмку с коньяком на уровень лица, слегка взболтал содержимое и осторожно, словно это был медленно действующий яд, сделал маленький глоток. Подержал коньяк немного на языке и только после этого проглотил. Глаза цепко уставились на полковника поверх края рюмки. Они блеснули всего на мгновение и тут же потухли, но Гуров узнал этот блеск. Ему не раз приходилось видеть его прежде.

– Вы когда-нибудь разводили кур, Лев Иванович? – Вопрос был риторическим, и Ребров даже не стал дожидаться, что полковник как-то на него отреагирует. – Я разводил. Давно еще. Задолго до того, как открыл «Эдельвейс». Кажется, после второй отсидки… На некоторое время я бросил все и уехал в деревню. Я ведь сам – деревенский, если вы помните… У меня там тетка осталась. Единственная из всей родни. Остальные-то померли давно… Вот я к ней и подался. Думал, завяжу с торговлей «герычем», осяду в родной деревушке и заживу тихо-мирно… – Он помолчал немного и сделал еще один маленький глоток коньяка. Затем бросил взгляд на круглые настенные часы и продолжил: – У меня было больше сорока кур, Лев Иванович. Верите?

Гуров молчал, не сводя глаз с информатора, забыв о кофе. Алябьев слегка поерзал на стуле. Он тоже вынужден был ждать, совершенно не понимая, к чему старик завел эту беседу про кур.

– Больше сорока… Да… – улыбнулся Ребров. – Я тогда здорово загнался по этой теме… Каждый день свежие яйца с ярким, как солнце, желтком. Очень красиво. И вкусно… А если мне хотелось курятинки, я брал топор, сносил башку одной из этих тварей и имел к вечеру очень сытный ужин. Курочка, отварная картошечка, зелень со своего огорода… – Он блаженно закатил глаза. – Хорошие были деньки, господа сыщики, скажу я вам. А куры… Это самые глупые создания во вселенной. Я каждый раз, когда шел к ним с топором, задумывался об этом. Они бегают, клюют че-то там, воруют друг у друга червячков… И даже не догадываются, что их судьба уже предрешена. Мною предрешена… По сути, они все были мертвы. Все сорок штук. Исполнение приговора – вопрос времени… А они об этом и не знают… Смешно, да? Мне и сейчас смешно, Лев Иванович, когда я думаю о тех, кто противостоит Блеклому. Гремлин, Богдан, все их прихвостни… И даже Святой. Они, как те мои куры, господа сыщики. Бегают, суетятся… И не знают, что они уже мертвы. Им уже отрубили головы…