Руда
Шрифт:
Чумпин радовался, как ребенок. Какую гору он подарил русским! Нигде больше такой не найдется.
Внизу рудокопы уже начали копать ров. Звон лопат, стук кайла впервые разнеслись по девственному лесу.
Чумпин представил, как прислушиваются к этим звукам бобры на Кушве, и покачал головой. Зачем так шуметь? Теперь звери вокруг горы долго будут настороже. Плохие охотники — городские люди! Разве им не нужна дичь, хотя бы на завтрашний обед?
Десять дней проработали разведчики на Железной горе. За это время Куроедов-ойка записал в книжку все породы деревьев, какие нашел
Кончив работу, разведчики стали собираться домой. А Куроедов-ойка позвал Чумпина и стал расспрашивать о дороге за хребет, на реку Чусовую.
Какая там дорога! Ни один русский никогда не проходил горами в этих местах, а охотники-манси если и проделывали этот путь, то только зимой по саженному снегу. Есть, правда, у манси старинная песня про Ермака-ойку, который будто бы прошел с Чусвы-реки до Яльпинг-Я. Но ему так не понравился этот путь, что своих гонцов он посылал обратно другим путем, далеко отсюда, по быстрой Пассер-Я.
— Постой, — сказал Куроедов, — а по-русски как эти «Я» называются?
— Яльпинг-Я — Святая река, русские зовут ее Баранчей. А Пассер-Я — это Вишера.
— Ну, Вишера далеко. Поведешь меня, Чумпин, прямо на Чусовую. Если Ермак с дружиной прошел, так и мы проберемся.
УЗЕЛОК
— Мама, пила ты когда-нибудь чай? — спросил Егорушка.
Маремьяна мыла, скоблила с хрустом скользкие грузди. Это Егорушка по пути из Шайтанки насбирал. Мучицы всегда в запасе немного есть, — вот и пирог к празднику.
— Нет, сынок, не пробовала. А что?
— Так я. Сергей Иваныч говорил, как его на Демидова заводе чаем угощали. Вот я подумал, что не пил его никогда и никогда, верно, пить не придется.
— И, Егорушка! А без него разве худо? У самого большого богача и то всегда найдется, что ему и хочется, да не достать. Ты брось думать — так оно и обойдется… Как ты со своим учителем — по-прежнему в ладах живешь?
— Он теперь переменился шибко. В хозяйские хоромы переехал, поступает гордо, денщика взял. Раньше простой был. Лежит-лежит в горнице да чего-нибудь и выдумает. Хохочет-хохочет. И не поймешь — сон ли видел, или сам выдумывает. А теперь вовсе другой стал, как кушвинскую руду открыл. Всем хвастает, что без него та гора Демидовым бы досталась.
— Ты на той горе и был, Егорушка?
— Ага, обмерять посылали. Да чего там и обмерять: без дна руды, во сто лет не извести!
Егор вскочил с лавки, повертел в руках самодельный кузовок — бросил, попробовал вынуть расшатавшийся кирпич в углу печки — оставил, взялся за шапку — и положил опять на место.
— Мама, знаешь что?.. Не могу я больше на демидовском заводе с Ярцовым служить. Хочу рудознатцем стать…
Маремьяна серьезно ответила:
— Что ж, Егорушка, доброе дело. Только не скоро это делается.
— Я стану руды искать, — говорил Егор, не слушая матери. — Такую же гору найду, как Чумпин. Еще много диких мест осталось. Как мы на ту гору поднялись да поглядели… — ух!
— Трудно тебе
— Сегодня снесу прошение в Контору горных дел. Чтоб отпустили в рудоискатели. Сергей Иваныч не держит, наложил резолюцию. Если и контора отпустит, пойду я к Андрею Дробинину на Осокина завод. Возьмет Андрей в выучку — ладно. Не возьмет — еще кого-нибудь стану просить. У Демидовых в Тагиле рудоискатель был, «Козьи Ножки» звать его, он теперь на Алтае. Вот искатель! Да к демидовским не сунешься… Ну, сам буду учиться. Очень нужны казне руды. Я написал, что уж немножко умею искать и камни узнавать. Как, мама, полагаешь, отпустят?
— Отпустят, отпустят. — Маремьяна вздохнула.
— А ты сама как? Советуешь?
— Дай тебе создатель, Егорушка!.. Коли уж так загорелось, разве можно держать! Я только про то, чтоб начальство-то не гневалось…
— Мама, мне в контору пора. Скоро вернусь.
— Ночевать останешься?
— Да.
В Конторе горных дел Егор отдал свое прошение подканцеляристу, что ведет «Журнал входящих бумаг». Старик-подканцелярист подложил прошение вниз пухлой пачки бумаг — в очередь.
Егору не хотелось уходить. Подтолкнуть бы как-нибудь бумажку, чтоб скорей шла. Еще затеряют тут, вон сколько бумаг! Примерился взглядом к подканцеляристу: будет ли разговаривать?
— Что нового, господин… господин… — Егор не знал, как обратиться.
Старик поднял глаза от книги на Егора. Пожевал губами, оглядел с подозрением. Нет, придраться не к чему: стоит почтительно и смотрит так же.
— Новое?.. Новости каждый день бывают. Кому какие нужны… тьфу, тьфу! Вот буквы упразднили — новость. Ижицу, кси и зело. Переучивайся на старости лет.
Говорил ворчливо, а в промежутках между словами всё поплевывал губами чуть слышно: тьфу, тьфу! И оттого казалось, что старик всем на свете недоволен.
— Рудоискатели нужны ли? Отпускают ли служилых людей на поиски? Вот о чем любопытствую, господин… советник, — лисьим хвостом вильнул Егор.
Лесть не помогла. Подканцелярист с новым подозрением взглянул на Егора. Тут кто-то подошел с прошением, подканцелярист вырвал бумагу и сердито сунул под пачку:
— Иди, иди! Спроси на «Исходящем журнале», тьфу, тьфу, тьфу… коли скажут.
У крыльца Главного заводов управления Егор увидел на телеге шайтанского целовальника. [17] Спросил:
— Когда едешь в Шайтанку? Не подвезешь ли меня?
— Сегодня, часов в пять, — сказал целовальник. — А подвезти, — отчего не подвезти? На дороге пошаливают, к дому поздновато доберемся, вдвоем-то веселей будет.
— Мне в Мельковку сбегать надо. Если малость опоздаю, подожди на базаре, — попросил Егор.
— Ладно.
17
Целовальник— заведующий казенным или общественным имуществом. Перед вступлением в должность он целовал крест в знак того, что будет работать честно.