Руда
Шрифт:
— Так он тоже знал о руде?
— Атим, ойка. Никто не знал. Я один.
— «Атим» — значит: нет, ваше превосходительство.
— Слушай, Куроедов, разбери их. Порасспроси всех жителей, кто первый разыскал руду. И донеси мне в Катеринск. А покамест, — Татищев протянул Чумпину деньги, — вот тебе.
Всадники тронулись и, один за другим, исчезли на повороте тропки.
Чумпин отбежал в сторону, разжал кулак и посмотрел на свое богатство.
Главный командир уральских и сибирских заводов дал ему два рубля.
«Сего
Была поздняя ночь. Татищев писал письмо императрице Анне.
Имя Анна означает по-древнееврейски: «благодать». Такое название горы должно было понравиться при царском дворе. В том же письме Татищев просил утверждения постройки двух заводов, приписки к ним тысячи крестьянских дворов и чтобы всех ссыльных направляли бы из Руси ему для работ на новых заводах.
Кончив письмо, обдумывал, чем заняться: бессонница не отпустит до утра. Для таких бессонных ночей было у него припасено несколько больших работ. Вот «Географическое описание всея Сибири» — труд не для одного человека. Заложить бы начало, продолжатели будут. Вот «Новый горный устав». Вот недописанное письмо профессору Тредьяковскому в Академию «О чистоте русского языка». Вот «Духовная сыну моему Евграфу» — с 1732 года пишется, всю свою мудрость, весь житейский опыт вкладывает Татищев в «Духовную». Сын Евграф учится в Петербурге в Шляхетском корпусе.
Но Татищев отвернулся от больших работ: не хотелось отвлекаться от сегодняшних удач.
Придвинул папку бумаг, оставленных секретарем, — разные мелочи, которые можно бы и совсем не читать. Так сказал секретарь.
Из пачки наугад вытянул одну бумагу. Оказалось прошение школьника Сунгурова об отпуске на поиски руд. И сразу заработала голова: «Нет рудознатцев. Один Юдин только, — хоть разорвись. У Гезе кончается контракт, он, кажется, больше не останется, уедет на родину. Пусть едет, не жалко. Лениво и плохо работал саксонец. А остальные просто штейгера и самоучки».
На обороте сунгуровского прошения набросал приказ Конторе горных дел, чтобы дали рудоиспытателю Гезе пятерых самых способных старших школьников, а рудоиспытатель учил бы их «не мешкаледно». За полгода выучить всему, что сам знает: распознаванию руд, исканию лозой и по наружным приметам, испытанию доброты руд и прочему.
Пересчитал, загибая пальцы, вычислил: «Сентябрь, октябрь… март»… Вспомнил, что контракт Гезе кончается этим годом, и исправил: «Ученье кончить к 1 генваря 1736 года».
Глава четвертая
РУДОИСКАТЕЛЬНАЯ ЛОЗА
Только трех учеников согласился взять рудознатец Гезе, и то после долгих споров, после того, как советник Хрущов показал ему контракт и пригрозил за неисполнение параграфа восемнадцатого задержать жалованье. В восемнадцатом параграфе говорилось,
Против краткого срока обучения рудознатец не возражал: всё равно в январе ему уезжать. Но Хрущов намекнул: в конце-де ученья его ученикам будет испытание в комиссии, и Гезе принялся с такой яростью пичкать своих трех школьников горным художеством, что те свету не взвидели и жаловались на распухшие от «науки» головы.
Один из учеников был петербуржец Адольф фон дер Пален, долговязый, белоголовый юноша. Второй — сын штейгера Симона Качки с казенного Польского завода, смуглый как цыган, маленький, горбоносый. Третий — бывший арифметический ученик из солдатских детей Сунгуров Егор. Этот попал к рудознатцу только потому, что самый приказ главного командира об ученье был написан на прошении Егора.
Егору просто повезло, зато и не было человека счастливее его, если не считать Маремьяны. Жил он опять в Мельковке и каждое утро бегал в крепость на занятия.
С языком сделались так. Из всех троих один фон дер Пален свободно говорил по-немецки. Он и служил переводчиком для Качки, слабо понимавшего немецкую речь, и для Сунгурова, который по-немецки, что называется, — ни в зуб толкнуть.
Занятия шли на квартире Гезе или в заводской лаборатории. Рудознатец показывал ученикам образцы минералов, уральских и саксонских, заставлял твердить их названия и свойства. Потом взялись за руды — только одних железных существует восемь разных руд, а медных и того больше, совсем не похожих одна на другую: зеленая, синяя, красная, пестрая, колчеданная…
Как редкость, Гезе показал кусочек серебряной руды из Башкирии. Насчет золота подтвердил, что на Урале его не имеется и быть не может.
На доске мелом Гезе рисовал, как лежат руды в земле. Надо было запоминать разные фигуры — флецы, штокверки, эрцадеры…
Егор не отставал от своих товарищей в ученье. Ему очень пригодились и опыт заводской работы, и то, чему успел научиться от Дробинина. Вот только названия у саксонца дикие, ни на что не похожие. Дробинин говорил: «песошный камень», «горшечный камень», «горновой», «известн о й», «точильный камень», и сразу было понятно, какой к чему. А тут зубри: «глиммер», «штейнмарк», «кварц», «гемс», «болусс»…
В один погожий холодный день, около покрова, рудознатец повел учеников в горы применяться к рудоискательной лозе.
Вышли из крепости по шарташской дороге. Рудознатец шагал впереди, он был не в духе. Ученики догадывались почему: вчера в Конторе горных дел у него был спор о лошадях и повозке для загородных учебных вылазок. Давали ему одну лошадь, — он не захотел. Сказал, что пешком лучше будет ходить.
Егор нес ящичек, обитый кожей, — тяжелый ящичек, хоть и ловко приспособленный для плеч на ремнях. Рудознатец не объяснил, что в ящике, но Егор не сомневался, что там знаменитая лоза, которая чудесным образом указывает места, где под землей лежат руды. Поэтому Егор выступал гордо и отказывался от помощи. Фон дер Пален нес лопату, а Качка — каёлко.