Рука адмирала
Шрифт:
— Конечно, откликнулась Ирма. А я дня через три как раз могу достать путевку на лодку на водной станции Пищевиков [10] . Проедем к Воробьевке [11] и заодно там потолкуем на свободе и без лишних ушей.
— Идет, товарищок врачиха! Заметано! весело поддержал ее Сережа. А теперь перестанем мозолить глаза бедному Владлексеичу и потопаем по домам. То-есть, кому по домам, а мне, бедному сиротинке, в осточертевшее общежитие. Ах, что б ему сгореть… Дайте, пожалуйста,
10
Профессиональный Союз Работников Пищевой Промышленности.
11
Горы около Москвы.
Ирма неодобрительно покачала головой.
— Что это тебя, Сережа, укусило? Зачем тебе папироса? Ты ведь не куришь?
— А так — побаловаться. Погрызть что либо со злости, да с голодухи.
— Вот чудак… Да и вы, дорогой Владимир Алексеевич, поменьше бы курили. Вы ведь только за этот час — я заметила — три раза трубку набивали заново.
Старик мягко усмехнулся.
— Что и говорить — ты, Ирма, права на все 100 процентов. Да только ты судишь со своей узкой медицинской точки зрения.
— Ну да, конечно: нельзя же себе в самом деле жизнь сокращать! А кроме медицинской точки зрения — как еще куренье рассматривать? Просто вредная привычка и больше ничего.
— Не будь так резка, дружок… Для старого курильщика дело не только в физическом удовольствии. А и глубже… Есть в куренье иная — психологическая, так сказать, тонкость. Видишь ли — человек с трубкой или папиросой никогда не чувствует себя одиноким… Тебе этого, может быть, и не понять, а мне, одинокому старику, трубка многое скрашивает… Так то, моя девочка…
Старик опять улыбнулся своей доброй улыбкой.
Ну, а теперь давайте действовать, так сказать, по специальности. «Молодости — движение, старости — покой», процитировал он. Действуйте, двигайтесь. А пока там что — расходитесь. И уговор: если ГПУ придерется к нашей встрече и будет спрашивать, отчего, да почему — будем объяснять, что собирались поговорить о помолвке Николая и Ирмы.
Девушка удивленно подняла глаза на старика и вспыхнула. Моряк ободряюще положил ей руку на плечо и смущенно усмехнулся.
— Ну, и пронзительный же у вас взгляд, Владимир Алексеевич. Ведь в самую точку попали. Мы в самом деле скоро с Ирмой женимся. Но откуда?…
Сережа фыркнул и ударил себя ладонями по бедрам.
— Ну, еще бы… О-го-го! Да тут, видно — настоящее чародейство. Владлексеич под собой на три метра видит! Настоящая «тайна Мадридского двора»… Фу ты, нелегкая! «Невеста была в белом платьи, жених же весь в черных штанах»… Ох, уморил! Секреты ваши… Ах вы, оболтусы Царя Поднебесного! Тетери влюбленные! Да на Лубянке, верно, давно уже дело специальное заведено о ходе вашей любви… «Никто не знает»? Ах, вы… Тьфу, и до чего же эта любва людей слепыми делает? Ходят, чудаки, вечерами под ручку, никого не замечая, пихая друзей по влюбленной рассеянности, а потом — на тебе! «У-див-ля-ет-ся»? «Тайна»?.. Ах ты, Ромео двенадцатидюймовый…
Сережа звонко хлопнул моряка по широкой
Только вы, ребятки, не обижайтесь, мягко подхватил старик. Мы ведь все тоже «любя»… А теперь уходите, пока с вами вежливо разговаривают.
Так сказать: «закройте дверь с той стороны»? Так что ли? «Приходите почаще — без вас веселей»?.. Ха, ха, ха… Не обижайтесь, милый Владлексеич. Ей Богу же, я тоже «любя»… А пока там что пойдем, товарищи!
«Бывало шапку наденешь на затылок, Пойдешь гулять попозже к вечерку, Из под шапки чубчик так и вьется, Так и вьется, вьется по ветру»…И откуда, Сережа у тебя берется? Ей Богу, словно, испорченный граммофон!
А пусть поет, стала на защиту веселого студента Ирма. Это у него такая реакция на жизнь.
Правильно подмечено, Ирма, защитил веселого студента и старик. Пусть поет. Да и вообще, как я посмотрю на вас, новое советское поколение, — да сравню с молодежью царского времени — так, признаться; вы много жизнерадостнее и веселее. Почему — уж и объяснить не смогу… Казалось бы — и голод, и холод, и бедность, и нагрузка — а вот поди ж ты… Смеются и поют!..
— «Смех — дар Богов» — важно процитировал Сережа…
4. Еще одно решение
…с зажатой в пальцах папиросой остановилась в воздухе. Глаза впились в строчки:
«Дело № 15424. Деревенько Фрол Петрович. Матрос с яхты „Штандарт“. Дядька Наследника Цесаревича».
Архивного заключения — «расстрелян», «сослан», «умер», «освобожден» или чего либо в этом роде не было. Лихорадочно перелистав несколько страниц этой папки, чекист прочел заключительные строчки:
«Со средины 1919 года известий не поступало».
Это было редкостью — человек, бывший на прицеле ВЧК, исчез, словно растаял в воздухе! «Сведений не поступало»… Гм… Странно…
Чекист опять погрузился в задумчивость. Его худая щека изредка нервно вздрагивала, и по лицу волной проходила судорожная гримаса. Наконец, словно на что то решившись, он взял трубку.
В кабинете начальника секретного отдела ОГПУ зазвонил внутренний телефон. Сидевший за большим заваленным бумагами столом тучный чисто выбритый латыш, не поднимая головы, протянул руку к трубке.
Алло? Я слушаю.
Товарищ начальник?.. Говорит Садовский. Можно к тебе с докладом?
Через несколько минут уполномоченный входил в кабинет.
Ну, что там у тебя, Садовский? — недовольно спросил начальник. Что за спешка?
Да уж очень интересное дело наклевывается, товарищ Мартон. Чем то важным пахнет…
Ишь ты? А ну, давай, покажи. Садовский положил перед начальником рапорт сексота. Тот внимательно его прочел и поднял холодные острые глаза на своего сотрудника.
— Т-а-а-а-ак, протянул он. Ну, и грамотеи у тебя, твои сексоты! А что там за пост?