Рука-хлыст
Шрифт:
На виллу Саббиони мы прибыли чуть позже восьми Можно было бы появиться там и на четверть часа раньше, но мы старались вести себя так, чтобы наше появление осталось незамеченным. В этом, как оказалось, не было необходимости. Вокруг не было ни души. Все двери оказались открыты. Но прежде чем войти в дом, мы осмотрели то место, куда сбросили груз. На посыпанной гравием площадке располагался колодец с источником, и они даже не потрудились прикрыть его дверки. Северус посветил своим фонариком. На глубине двадцати футов из воды торчали края двух ящиков. Третий ящик, скорее всего, уже затонул.
Обшарив
Судя по замечаниям Лансинга, единственная вещь, которая делала Бэлди настоящим профессионалом, была его преданность долгу вопреки любым личным неудобствам. И прошлая ночь принесла ему максимум неудобств. Но под этим профессионализмом, очевидно, скрывалось призвание повара — ремесла, которое, возможно, было для него главным и наиболее любимым. Наверное, на кухне он чувствовал себя, как барсук в своей норе или как раненый медведь в берлоге. Он сидел за кухонным столом, крытым мрамором, а на столе стоял телефон, соединенный проводом с аппаратом, который я видел в холле.
Бэлди смотрел прямо на меня, держа в руке шариковую ручку, а перед ним на столе лежал листок, вырванный из блокнота.
Он не улыбался, приветствуя меня, и не кивал, выражая признание моим прошлым заслугам. Его глаза были широко открыты, тело закоченело и остыло. Мне пришлось потрудиться, чтобы высвободить из пальцев его правой руки листок бумаги.
Я успел сунуть в карман шариковую ручку и листок прежде, чем на кухне появился Северус.
Он встал возле меня, глядя на Бэлди, на его исполосованное саблей лицо и окровавленную рубашку.
— Это он?
— Да.
— Если бы он спустился к лодке, мы могли бы помочь ему.
Может, даже спасти. Санта-Мария, только посмотрите на его бок!
Но я не стал смотреть, потому что уже видел это.
— Он прятался поблизости, наблюдал за ними, потом, когда они уехали, вернулся обратно, думая, что, может быть, что-то найдет! Он не думал, что рана серьезная, или не верил в это.
Северус подошел к столу, посмотрел на телефон, затем тронул его пальцем:
— Наверное, он звонил кому-то. На телефоне кровь. Звал на помощь?
— А может, передавал информацию?
Но, пожалуй, Бэлди, скорее всего, просил помощи, иначе зачем бы он начал что-то записывать, если бы не ждал кого-то?
— Что будем с ним делать? — спросил Северус.
— Оставим здесь. Заметать следы — не наша забота. Бедняга.
Северус отвернулся от стола и сочувственно кивнул. Я увидел, как непроизвольно мигнуло его веко, как он откинул назад прядь черных сальных волос, и в этот миг раздался грохот, такой, как будто тронулся лед на озере. Северус пошатнулся, издал высокий, почти животный крик и повалился на землю.
Вряд ли в тот момент я был способен размышлять хладнокровно, но уроки старины Миггса пошли мне впрок. В неподвижную мишень легко попасть с трех ярдов.
Я нырнул к ней, она выстрелила и отстрелила мне правый каблук, хотя тогда я не понял этого. Добрые полсекунды я смотрел на нее, а потом выстрелил в землю в ярде от нее и, проехавшись животом по каменным плиткам, затормозил, пытаясь схватить ее за лодыжки. На ней было синее платье с белым воротником и манжетами, прямо-таки как у церковной сиделки, и белая высокая шапка, вроде тех, какие носят жокеи, а ее широкое, добродушное некогда лицо было искажено жаждой убийства. Может быть, она в самом деле любила своего Шпигеля и просто хотела отомстить, а может быть, была такой же фанатичкой, как Бэлди.
Так или иначе, но у нее была определенная цель, и она выстрелила снова, моя левая нога внизу стала горячей и мокрой, и в тот же момент мои руки вцепились в ее лодыжки. Фрау Шпигель, или фрау Меркатц, свалилась на меня точно обрушившийся дом, набитый сотнями шипящих, когтистых кошек. Я предоставил ей возможность шипеть и царапаться, а сам тем временем перевернулся, вынырнул из-под ее туши и схватил за правое запястье.
Она пыталась вырваться, брыкаясь ногами, коленями, царапаясь ногтями левой руки, и вцепилась зубами в мою куртку, прихватив заодно и кожу на правом плече.
Но я резко вывернул ее руку, и она, вскрикнув от боли, ослабила хватку зубов. Пистолет отлетел в сторону и не мог пригодиться никому из нас, и тут она ударила меня кулаком. Мы поднялись на ноги одновременно. Впервые в своей жизни, глядя на женщину, я не собирался быть с ней милым, учтивым и вежливым. Мне не хотелось бороться с дикой кошкой с Урала, весившей сто девяносто фунтов. Я с размаху ударил ее в челюсть. Ее голова откинулась назад, и фрау Шпигель, дернув головой, рухнула на пол.
Она лежала на полу, хрипло дыша и явно без сознания. Я поднял ее пистолет и подошел к двери. Снаружи никого не было.
Затем вернулся. Я уже ничем не мог помочь Северусу. Я чувствовал тошноту и дрожь.
Мне не было жаль фрау Шпигель. Она лежала без сознания, и сейчас ее вряд ли могло что-либо смутить. Я тщательно обыскал ее. Обыскал я и Бэлди. Но в отношении него я испытывал искреннюю горечь. Я не нашел у него ничего. Да и у фрау Шпигель немного. В кармане — маленький кошелек. Кроме нескольких бумажных лир, в нем лежала плоская круглая коробочка размером с монетку в полкроны. Легко отвинтив крышку, я обнаружил внутри штук десять белых таблеток. Я взял коробочку, так как догадывался, какие таблетки это могли быть, и не такие уж они были безопасные. Их нужно отдать на экспертизу.
Задрав левую штанину, я обмотал рану, кровоточащую, но не опасную, полотенцем, умылся в кухне над раковиной. Куда хуже обстояло дело со следами зубов на моем плече — придется сделать инъекцию против столбняка и понадеяться, что Веритэ не станет ревновать.
Из холла я позвонил в отель. Я не сообщил Веритэ подробностей. Велел уложить вещи, отправиться на Римскую площадь и взять там машину, чтобы мы могли уехать из Венеции. Только сказал, что хочу как можно скорее повидаться с герром Малакодом.