Рука и сердце Кинг-Конга
Шрифт:
– Знаешь, куда доведет тебя длинный язык?
– До Киева? – робко предположила Алка, хорошо знакомая с народными пословицами.
– Нет! До Магадана!
Тогда Трошкина прикусила язычок, спряталась за мою спину и так и ходила за мной, как боязливый теленок за мамой-коровой. А я пыталась уследить за тем, что делают опера, и не зря: кое-какие их действия следовало пресекать на корню.
Например, пришлось очень активно вмешаться, когда шустрый белобрысый стажер, которого коллеги называли Санькой, побегав восьмерками вокруг елочек, как голодный волчонок, азартно
– А вот тут у нас интересненькие следочки, посмотрите! Топтался здесь кто-то совсем недавно!
К этому моменту милицейские следопыты уже не раз успели ругательно помянуть гололед, не позволяющий разжиться качественными следочками, так что Санькино сообщение произвело небольшой фурор. И хотя нас с Трошкиной посмотреть на «интересненькие следочки» никто не звал, я (спасибо длинным ногам!) прибежала первой. И действительно не на шутку заинтересовалась отпечатками на сырой почве узкой клумбы.
Перед этим мы с Алкой успели рассказать ментам, что наше весьма поверхностное и недолгое знакомство с гражданином в морковном костюме, ныне покойным, произошло при драматических обстоятельствах типичного бандитского мордобоя по принципу «двое на одного». Только это не мы с Алкой вдвоем мутузили несчастного, а какие-то низкорослые брюнетистые типы.
– Кажется, лица кавказской национальности, – стеснительно сказала Алка, явно опасаясь, что ее заподозрят в расизме.
– А почему не китайской? – резонно заинтересовались опера. – Китайцы тоже чернявые и задиристые.
– Китайцы обычно ногами дерутся, а эти кулаками махали! – припомнила я.
А Трошкина продемонстрировала еще более поразительную дедукцию.
– У азиатов лица, как правило, голые, – все так же стеснительно сказала она – не иначе опасаясь, что на сей раз ее заподозрят в излишнем внимании к инородцам. – А у тех двоих, я запомнила, лица до самых глаз в щетине были.
Мне показалось, что опера с радостью приняли наши показания. Вот только неувязочка получилась: подозрительные кавказо-китайцы лупили морковного бедолагу с другой стороны крыльца, а вовсе не за теми елочками, где зоркий стажер нашел интересные следочки!
Аккурат над этой полоской земли на трехметровой высоте тянулась прохудившаяся труба теплотрассы. Сквозь дырки в обмотке сочилась горячая вода, из-за чего замерзшая земля под трубой раскисла, и подошвы мужской обуви приблизительно сорок четвертого размера отпечатались в вязком месиве не хуже, чем прикус сладкоежки на подтаявшей шоколадке.
Мгновенно перед моим внутренним взором возникла очень похожая картинка: точно такие же отпечатки – остроносые, с необычным трапециевидным каблуком, темнеющие на многострадальном паласе офиса «МБС»! И с отчетливостью, не оставляющей места сомнениям, вспомнилось мне, как влип в коричневую лужицу разлитого чая неосторожный Максим Смеловский, обутый в щегольские ковбойские сапоги!
– Вот дурак! – в отчаянии прошептала я, понимая, что произошло.
Значит, Макс, моя лягушонка из коробчонки, не поскакал скорее прочь, а зачем-то задержался у здания института. Схоронился за елочками, натоптал там…
– Может, хотел дождаться, пока все
В самом деле, получалось, что мой неразумный друг Максим болтался в подозрительной близости от НИИ Гипрогипредбед в то самое время, когда на крыльце этого заведения в принудительном порядке расставался с жизнью некий гражданин в оранжевом костюме!
– Может, конечно, он тут раньше болтался, еще до прихода в офис, но все равно очень подозрительно, – признал мой внутренний голос. – Если опера доберутся до нашего офиса и увидят предательский отпечаток на ковре – все, Макс пропал! Эти следы под елочкой будут веской уликой против него!
В один краткий миг я осознала, чего от меня требует долг дружбы, и с еле слышным «Прости, дорогая!» незаметно для группирующихся справа ментов левой ногой подсекла и уронила на сырую землю доверчиво притулившуюся ко мне Трошкину.
– Ай! – падая, взвизгнула Алка, еще не ведающая, чего долг дружбы потребует от нее.
Той же левой я подкорректировала направление ее движения и была точна, как хороший хоккейный нападающий. Моя подружка на попе прокатилась сначала по обледенелым кочкам, а потом и по сырой землице, своей белой шубкой стирая с чернозема «интересненькие следочки» Макса.
– Моя норка! – затормозив на зыбкой границе грязи и мерзлоты, негодующе завопила Трошкина.
– Кому норка, а кому и дырка. От бублика! – вздохнув, мрачно прокомментировал стажер Санька.
На лицах милицейских парней, угрюмо разглядывающих Алку, восседающую в проложенной ею колее, отразилось отвращение, в сравнении с которым взгляды, доставшиеся трупу, показались бы проявлением живой и искренней симпатии.
– Она же не хотела! – Я горячо и абсолютно искренне вступилась за подружку.
Кулебякин, звонко уронив на обледенелый бетон скверное ругательство, сошел с крыльца, протянул длинную руку и рывком, как сорняк, выдернул из распаханного почвогрунта трепыхающуюся Трошкину. Она тут же завертелась волчком, сокрушенно рассматривая грязный шубный тыл, и при этом окончательно уничтожила все следы присутствия на клумбе других живых организмов в радиусе метра. На месте, где покрутилась Алка, образовалась аккуратная воронка, похожая на кратер миниатюрного грязевого вулкана.
– Теперь бы еще в офисе территорию зачистить! – пробормотал мой внутренний голос.
Я подняла голову и посмотрела на наше окно. Оно было таким же темным, как все остальные. Очевидно, Андрюха, дождавшись ухода всех нежданных-незваных ночных гостей, погасил свет в общей комнате и вернулся в свою каморку.
– Это хорошо, – порадовался мой внутренний голос. – Иначе у ментов непременно возникло бы желание поискать в помещении с освещенным окном возможных свидетелей убийства!
Соответствующее желание у коллег Дениса действительно возникло, но тут в нашу спонтанно образовавшуюся команду диверсантов-саботажников, активно мешающих проведению оперативно-розыскных работ, по собственному почину вступил ночной сторож Гипрогипредбеда.