Рука Москвы

Таманцев Андрей

— Зачем ты возишься со мной? — не дождавшись ответа, спросила она. — Я знаю, что такое отходняк. Он наводится. Зачем тебе это нужно?

— Не знаю, — сказал Томас. — Ты мне нравишься. Мне тебя жалко.

— Жалко? — переспросила она. — Как странно. Меня никто никогда не жалел. Нет. Один раз меня пожалели. Я расскажу тебе, как это было.

Она соскользнула с кровати и подошла к низкой тумбочке, на которой лежал ее чемодан. Открыла крышку, переворошила белье. Нашла что-то черное, легкое. Надела пояс. Натянула чулки. Надела черные кружевные трусики и такой же черный кружевной лифчик. Перебрала несколько платьев, остановилась на черном шелковом

мини.

Опершись на локоть, Томас смотрел, как она одевается. Он всегда считал, что самое красивое зрелище — это когда женщина раздевается. Оказывается, когда одевается — это тоже очень красиво.

Рита села на пуфик возле трюмо и начала щеткой расчесывать волосы.

— Куда ты собралась? — спросил Томас.

— Никуда. Я собралась рассказать тебе, как однажды меня пожалели. Такие истории нельзя рассказывать голой. Так вот, это было весной, — продолжала она, глядя на Томаса через зеркало каким-то странным, словно бы испытующим взглядом. — Уже была «зеленка», цвел кизил. Когда цветет кизил, горы покрываются розовой дымкой. Это очень красиво, если смотреть с горной дороги. Но я смотрела не с дороги, а из кустов на дорогу. Я смотрела через оптический прицел ПСО-1 на «Винторезе». Это такая бесшумная снайперская винтовка ВСС. Она называется «Винторез».

— Это было в Чечне? — догадался Томас.

— Разве я не сказала? Да, это было в Чечне. Весной девяносто шестого года. Шли тайные переговоры о перемирии. Русские хотели заключить мир до президентских выборов. Кое-кто в Чечне этого не хотел. Мы устроили засаду на дороге, по которой должна была проехать делегация русских. Я должна была застрелить молодого генерала, руководителя делегации. Все было рассчитано. Колонна появилась вовремя. Перед ней устроили камнепад. Русские не ожидали нападения, потому что безопасность делегации гарантировали люди Масхадова. Генерал вышел из джипа и закурил. В оптику я хорошо видела его лицо. Он повернулся и посмотрел в мою сторону. У него были русые волосы и голубые глаза. Я выстрелила в фару джипа.

— Ты промахнулась?

— Нет. Я выстрелила в фару, потому что этот генерал был похож на Александра. Он был таким, каким бы стал Александр, если бы я его не убила. Я не смогла убить его второй раз.

— Но это же замечательно, — сказал Томас. — Ты не убила русского генерала, который хотел мира. И мир заключили. Я считаю, что русские должны дать тебе орден Дружбы народов.

— Это не все, — перебила она, по-прежнему глядя на него через зеркало так же испытующе, странно. — Это только начало. Меня прикрывали люди полевого командира Мусы. Муса увидел в стереотрубу, куда я выстрелила. Он отдал меня своим людям. Они насиловали меня и били. Месяц. Или больше. Я не помню. Они посадили меня на иглу и насиловали. И били.

— Но почему? — возмутился Томас. — Ты промахнулась. Любой человек может промахнуться.

— Лола не могла промахнуться.

— Ничего не понимаю, — сказал Томас, чувствуя себя неуютно под ее странным, недобрым взглядом. — Ты хотела рассказать, как тебя пожалели. Кто же тебя пожалел?

— Сейчас расскажу, — пообещала она. — Потом меня перестали насиловать, потому что я была уже не человеком. Меня держали на цепи в яме. Я помню, что я выла. Больше ничего не помню. В сознание я пришла в русском госпитале. Мне рассказали, что весь отряд Мусы вырезала русская диверсионная группа, а меня нашли в яме. Меня допрашивал полковник из контрразведки. Он был седой. Я сказала ему, кто я. Он долго не мог поверить, что я Лола. Потом поверил.

Он сказал: «Ну и дура же ты, еб твою мать! Тебе бы жить и рожать детей, а ты еб твою мать!» Так он сказал. Он позвонил в Таллин отцу. От него приехали люди и увезли меня. Потом отец отправил меня в Швейцарию. Вот так меня пожалел русский полковник.

— Вот видишь, — с укором проговорил Томас. — Русский полковник пожалел тебя, а ты сама себя гробишь. Как ты оказалась в Чечне? За каким хреном тебя туда понесло?

— Томас Ребане! И это говоришь ты, внук национального героя Эстонии! Внук пламенного борца за свободу! Я поехала сражаться с русскими империалистами. За вашу и нашу свободу.

— Да никакой я не внук, — с досадой сказал он. — Я просто однофамилец. Это Янсен сделал меня внуком. И не делай вид, что ты этого не знала.

— Я хотела отомстить русским за мужа. За его друзей, переломанных в лагерях. Да, отомстить! Если бы ты знал, Томас Ребане, какие это были чистые светлые люди! Какие у них были чистые светлые души! И если бы ты видел, какими они вернулись! Вот и все. Что скажешь, Томас Ребане?

— Что я скажу? — переспросил он. — Я знаю, что я скажу. Да, знаю. Вот что я скажу: «Ну и дура же ты, Рита Лоо, извини за выражение, еб твою мать!»

— Вот и ты меня пожалел. А теперь я пойду. Интересно было с тобой поболтать. Бай-бай, дарлинг.

— Куда ты пойдешь? Ночь.

— Я знаю куда.

— Никуда ты не пойдешь! — заявил Томас и встал в дверях, похожий в своей красной пижаме на огненный крест, предупреждение заблудшим в тумане жизни. — Я понял. Теперь я все понял. Ты навешала мне этой лапши на уши, чтобы уйти и вмазаться. Чтобы я тебя не держал. Не нужно, Рита Лоо. Не делай этого. Ты уже почти выскочила. Подержись еще совсем немножко. До утра. Утром уйдешь.

— Это не лапша на уши. Это было.

— Было — не было. Кого это интересует? Ничего не было. В моей прошлой жизни тоже было много такого, о чем я не люблю вспоминать. И не нужно вспоминать. Раздевайся и ложись. Нам обоим нужно поспать. Завтра все будет по-другому.

Он попытался усадить ее на кровать, но Рита выскользнула из его рук и отошла к зеркалу.

— Завтра будет хуже, — сказала она.

— Нет, завтра будет лучше.

— Хуже, Томас Ребане, хуже. Завтра будет лучше мне, а тебе будет хуже. Неужели ты еще ничего не понял? Почему я появилась возле тебя?

— Не знаю, — ответил Томас. — Почему?

— Отец вызвал меня из Швейцарии. Я не хотела уезжать. Но он пригрозил, что перестанет за меня платить. Он сказал: это твой шанс. Сделай так, чтобы он женился на тебе. Сегодня он самый богатый жених Эстонии. Потом ты вернешься в клинику доктора Феллера, а я смогу наконец удалиться от дел и буду читать книги, которых не успел прочитать, и слушать музыку, на которую у меня никогда не хватало времени. Он любит говорить красиво.

— Сколько стоит лечение в клинике доктора Феллера? — полюбопытствовал Томас.

— Четыре тысячи долларов в месяц.

— А в чем оно заключается?

— Ни в чем. В том, что там нет телевизора, радио и газет.

— И за это дерут четыре штуки в месяц?! — возмутился Томас. — Это же почти полтинник в год! А что же там есть?

— Библиотека. Лошади. Утки на озере.

— Ничего себе! Но твой отец не хочет удалиться от дел. — сказал он, вспомнив разговор генерала Мюйра с Янсеном. — Наоборот. Он хочет стать премьер-министром Эстонии.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Мне иногда кажется, что я знаю слишком много. Слишком много лишнего.