Рука Одиночества
Шрифт:
АААААА!!!
– Хватайся за что-нибудь! – крикнул Альфа.
– За что?!
– Проклятье!
Прим вытянул из рукава маленький крюк на тросике, и вонзил стальное жало в шкуру. Никас крепко ухватил протянутую руку. Горизонт пер вверх и загибался. Толпы жадных образов рассыпались. Отчаянно цепляясь за свои тележки, они вопили, пытаясь карабкаться выше. Никас наблюдал за этим с сожалением ровно до того момента, как один из преследователей не воспользовался бегущей вверх судорогой. Складки, разделяясь и сливаясь воедино, выбросили его наверх. Его
– Отпусти ботинок! – захрипел журналист.
– Никогда! – истерически взвизгнул образ.
– Колумнист! Почему у нас безбилетники?
У Аркаса перехватило дыхание. Образ вроде бы и не весил ничего, несмотря на свой багаж, но рука! Рука самого Никаса, которой он сжимал локоть Альфы, была скользкой от жира!
Их окатило мелким ручьем гадости. Кисельные массы неслись вниз, то тут, то там.
– Я выскальзываю! – просипел Никас, холодя от страха.
Внизу он увидал открывающееся дно пещеры. Тело сущности все ползло на покатую стену. Оно обнажало тысячи жующих ртов, которые поедали выделения. Никас в ужасе глядел на блестящие серые губы, которые скользили по голым деснам. Их были десятки, если не сотни.
– Жи-и-и-ир! – завизжал один из них, искательно шевеля языком. – Жир!
– Верни! Верни!
Через минуту кричали уже все. Поднялся невыносимый, почти ультразвуковой визг.
– Альфа! – едва различимо крикнул Никас, совершенно ошарашенный. – Застрели эту сволочь! Застрели образ! Я выскользну!
– Как я, по-твоему, должен это сделать?! – так же на грани слышимости возмутился образ. – Que je sois damn'e! Слышишь бульканье?
– Что?!
– Бульканье! Никас, это спазмы!
– Что?!
– Берегись! Пошло!
Журналист еще успел взглянуть наверх и скорчиться от отвращения, как его накрыла чудовищная рвотная сель. Образ мгновенно сорвался с его ноги. Никас понял, что все – конец. После такого выжить нельзя. Он уже не мог понять, держится ли за что-то или нет. Падает или застыл в этом потоке полупереваренного жира.
– Жир!
– Жир!
– Жир!
Человек едва смог прочистить глаза. Он стряхивал с себя потеки, бессильно корчась в серой луже.
– Никас! – вроде бы услышал он, прочищая уши мизинцами. – Колумнист!
– Ап-фр…
– Жир!
– Жир!
– Жир!
Пещера ожила. Никас полулежал, опершись на локти, и глядел на свиту концепции. Они прогрызли стены логова и теперь глядели на происходящее, извиваясь и суча хитиновыми лапками. Восторгу их не было предела. Они с благоговением созерцали истекающую рвотой сущность, которая уперлась членистыми ножищами в стены. Никас понял, что лежит на широкой бесформенной ладони, которая подхватила его как лавровый лист.
– ММММ, – неопределенно просипело чудовище. – Я что-то поймала, дети мои.
Черви льстиво захохотали.
Голос у Концепции был свербящий и тянущийся. Неразборчивый и влажный. Она раскатисто рыгнула, и обратила свое внимание на Альфу, который безуспешно подтягивался на скользком
Альфа, оттолкнувшись, запрыгнул на толстый податливый палец. Он свесился вниз и помахал Никасу рукой.
– Ты как?!
– Я лежу в луже рвоты! – приветливо отозвался человек.
– Что случилось, то случилось! План меняется, колумнист! Теперь у тебя новая роль!
– Какая?!
– Молчи и надейся, что я смогу договориться! Понимаешь, пока она была сонной, у нас было куда больше шансов!
– А теперь?
– А теперь нас, скорее всего, закатают в жир!
Тем временем вокруг Концепции быстро возникло организованное движение. Оплывшие образы строили простые рычажные механизмы. Они крепили тросы и ввинчивали крюки в тело чудовища. Тут и там спускались сверху и громоздились снизу растущие леса. Скрипели лебедки.
– В сторону, в сторону, – крикнул кто-то над ухом Никаса.
Тот неловко отошел, оскальзываясь в жиже, пропуская бригаду рабочих. На их спинах красовались латунные таблички с оттисками «персонал».
Где-то взревел настоящий реактивный двигатель. Канаты и цепи оплетающие руки сущности натянулись как струны. Руки медленно двинулись вверх. Журналист задрал голову. Его рот приоткрылся… И Никас чихнул. Ничего разглядеть ему не удалось. Свет штыков резал глаза.
Грудь концепции колыхалась. Аритмично, словно от неверного сердцебиения. По пути наверх Никасу встретился огромный медальон со знакомым клопом. Его наполовину засосали складки, и он торчал одним ребром, словно утопший в болоте плот. Его сомнамбулический натирали щетками образы из того же «персонала». Оглушительно рубя воздух лопастями, носились пожарные вертолеты, сбрасывающие тонны воды на липкую шкуру. С разных точек ударили водяные пушки.
Тяжелые тракторы, грохоча, втаскивали на отмытое тело огромные лоскуты черного твида. Их соединяли грубыми стежками и утюжили паровые установки. Никас, припав к краю ладони, наблюдал за этим, силясь понять, что это значило это преображение.
Концепцию переодевали.
Жадные пасти на дне застелили ковром, который они тут же принялись жевать. Стены выровняли, заштукатурили и покрыли красным с золотым. Натянули потолок и установили лампы. Раскаленные штыки закрыли листами железа. Личинок тоже переодели и нацепили маски на влажные хари. Маски болтались, образы пытались сорвать их лапками, надрывая и растягивая.
Перед сущностью с фантастической скоростью вырос столик, собранный из лакированных деревянных блоков. Два грузовых вертолета выгрузили на него рюмку и коробку с сигарами.
Никас оглянулся назад. Там срезали автогеном отросшие ногти и полировали их циркулярными щетками. С большим эскортом полетел парик. Это, видимо, был завершающий этап. Парик был черный, с идеальным пробором. Он тяжело шмякнулся где-то наверху.
Через минуту лебедки замолкли, затих реактивный двигатель.
Руки остановились.