Рука (Повествование палача)
Шрифт:
Деморализовав прилично пятерых арестованных, потравив, поизгилявшись, пошантажировав, сцепив друг с другом, приведя их лица в порядок своею ручищей, я провел с каждым в отдельности хитро-мудрую беседу.
Я, говорю, может, и допустил лишнего. Но вы сами бывший чекист и знаете, что работенка наша весьма нерво-дергательная. Не обессудьте. Зато я понял, что объективно вы ни в чем не виновны. Но дело зашло слишком далеко. Сталин до полного признания по всем пунктам не желает выслушивать вас лично. Он просил передать, что он - не следователь. Выход, говорю, однако, есть. Обвинения,
Первый пункт: диверсия против состояния здоровья выздоравливающего после ранения эсеркой Каплан Владимира Ильича Ленина на первом всероссийском субботнике с помощью огромного бревна, искусственно замороженного на хладокомбинате N1 имени Кагановича. Тяжелое, но идиотское обвинение, говорю, подтверждается показаниями лжесвидетелей Кагановича, директора хладокомбината Степаняна, Крупской и трех комсомольцев, трудившихся в тот день по уборке территории Кремля, а также медзаключением об ухудшении состояния здоровья Ленина после субботника. Узнаете, говорю, себя на фотографии?
– Бред собачий!– сказал Понятьев.– Это не я и не мы.
– Верно, - говорю.– Но если вы признаете себя и других в людях, несущих вместе с Лениным бревно, то несходство будет очевидным и вобьет первый клин в выдвинутое против вас обвинение. Доходит до вас диалектическая идея доказательства своей невиновности с помощью полного признания вины? Другого пути у вас нет. Моя цель - разрушить обвинение и показать Сталину истинное лицо Кагановича, Молотова и Микояна, делающих карьеру на ваших костях и судьбах. Если вы будете артачитьоя, мне придется применить недозволенные приемы, чтобы помочь вам самим реабилитировать себя. Что скажете?
– Если бы видел Ленин все, что происходит! Если бы прозрел Сталин, доверившийся шантрапе и проходимцам!– сказал Понятьев.– Убийцы революции!
– Что скажете, повторяю?
– Какое второе обвинение?
– Второе, - говорю, - так абсурдно и комично, что мы займемся им после того, как покончим с первьим. Заметьте, Понятьев, что если бы у Сталина была задача физически вас уничтожить, то мы сделали бы это без формальных и никому не нужных криминалистических экзерсисов, простите, экскурсов в прошлое. Логично?
– Логично. А если ни я, ни другие не признаем чудовищных наветов и сфабрикованных фантасмагорий?
– Я вынужден буду доложить лично товарищу Сталину о том, что вы уперлись на своей невиновности, и он явно прикажет закончить следствие прогрессивным методом. Вас уберут, как убрали Влачкова, Гутмана, маршалов и более крупных деятелей партии, чем вы. Кроме того я исключаю, что все вы будете держаться твердо и непреклонно. Гуревич уже умоляет меня дать ему подписать любую чушь, лишь
– Сволочь - Гуревич! Жидовская рожа!.. Где же якобы он на этой легендарной фотокарточке?
– Вот, - говорю, - Гуревич.
– Так это же русский!
– То есть практическое алиби Гуревича. Понимаете, в каких тяжелых условиях нам приходится вести следствие, целью которого является торжество соцзаконности?
– Диалектика, мать твою ети! Вот как она на мне отыгралась!– говорит Понятьев.– Ну, а моя рожа где здесь
– Вот, - говорю, - ваша рожа. А вот - Горяев якобы, Лацис, Ахмедов и Квасницкий.
– Хорошо. Я подумаю. Остальные согласны?
– Рвутся в бой... Но ваше положение сложней, чем у них Почему, сказать до поры до времени не имею права. Будем рука об руку, пункт за пунктом разрушать все обвинения. Но не все сразу, - говорю, - будем разрушать, а понемножечку, потихонечку, по-ленински, шаг за шагом.
– Спасибо, Василий Васильевич. Я уверен, что такие люди, как вы, настоящие чекисты-ленинцы. Мы сорвем заговор контрреволюционеров и перерожденцев против революции и ленинизма. Я согласен. Долго думать не умею.
– Прекрасно. Вам разрешено курить. Как вы поступите с сыном после реабилитации и освобождения? Официально он герой, а практически урод и ублюдок.
– Пока думать об этом не хочу, - скрипнув зубами, сказал ваш папочка.
– Правильно. Теперь вы понимаете диалектическую цель последнего в нашей стране сталинского террора? Он выявляет, не без труда, правда, кто есть кто. Ну, а коль лес рубят, то щепки летят.
– Дальновидно. Ничего не скажешь. Щепкой только быть неприятно.
– Согласитесь, что не все же одним вам лесок рубить Надо и щепкою побыть. Кстати, сегодня вам возвратят парт-билет. Вы считаетесь не подследственным, а помощников следователя по собственному особо важному делу.
Верите, гражданин Гуров, не выдержал волк, затряслись его плечи, разгладились морщины, уронил он лицо в ладони и зарыдал. Партбилет, как пуповина, связывал его с партией, с телом ее, с духом, в которых растворены были его тело, его дух, и отторжение от партии воспринималось не только вашим папенькой, а тысячами партийных трупов, как отторжение от самой жизни, равносильное смерти и более страшное подчас, чем смерть физическая. И многие действительно предпочитали смерть отречению от коммунистической веры но за возможность остаться в рядах партии платили всем ложью, подлостью, наветом, последним унижением, окончательной потерей человеческого облика. Они становились автоматическими партийными трупами.
Ну, как? Неплохой я психолог и импровизатор? .. Неплохой, но вас бы я так быстро не слопал. Вы не поверили бы ни одному моему слову. Я, конечно, не на сто процентое уверен, что схаваю вас в конце концов, но девяносто девять и десять десятых имеются у меня. Имеются.
52
Деморализованные, сопливые от сумасшедшего пульсирования в мозгах
надежд, от.чаяния и моей диалектики, разрушающей психику, волю и
способность логически мыслить, пятеро особистов-чекистов подписывали