Руки Геракла

Саберхаген Фред

– Да, а будь я оливой, ты бы выжал из меня масло. – Мысль о том, что мою кожу можно пробить, что рана будет кровоточить так же, как и у прочих людей, беспокоила меня чем дальше, тем больше. Мои чувства, несомненно, были так обострены потому, что я никогда не имел подобного опыта. Я не бил коленок, не резал пальцев, как случалось с обычными детьми с самого раннего детства.

Эта мысль пугала меня, и я начал закипать.

– Да, а будь я уткой, я еще и яйца бы нес. Но я таков, каков есть, и вряд ли ты добудешь хоть каплю моей крови.

Мастер ничего не сказал по этому поводу – он

намеревался подождать до тех пор, пока не придумает что-нибудь подходящее.

– Рано или поздно, – вмешался Астерион, – мы, Геракл, должны будем выяснить, как это оружие гигантов влияет на тебя. Ты не бог, но и не простой смертный. Я тоже, но я не собираюсь покидать Лабиринт.

Астерион поднял человеческую руку, предупреждая мои возражения.

– Нет, мы не просим тебя согласиться стать подопытным животным. Мы все хотим, чтобы ты как можно позже столкнулся с этим испытанием, но в конце концов тебе не удастся его избежать.

Мы все хорошо отдохнули ночью, а поутру продолжили разговор.

Пока я с трудом разбирался в огромном Лабиринте. Мне он казался просто великолепным. Дедал указал на место, где он работал для предшественника молодой царицы, и другие места, где происходили чудесные события, многие из которых – в последние два года.

Я узнал, что на Крите весна наступает рано, точнее, тут почти не бывает настоящей зимы. Солнечный свет пробивался сквозь переплетения виноградных лоз, бросая прозрачно-зеленые тени там, где ходы Лабиринта не перекрывались крышей, погружаясь в непроглядную тьму. Где-то совсем рядом, возможно, в открытом дворике по соседству или в следующем, мелодично журчала вода, стекая из фонтана в прудик. Пока мы оставались в стенах Лабиринта, этот звук текущей воды, близкий или дальний, слышался всегда и повсюду. Изгибы стен и коридоров, по большей части каменных, иногда любопытно играли со звуком.

Астерион ошарашил меня заявлением, что недавно побывал во сне одного из гигантов.

– И по доброй воле мне не хотелось бы повторять такого. Мне казалось, что мой разум, мое существо того гляди будет поглощено землей.

У Астериона часто бывали и свои сны, о которых он рассказывал. Он редко покидал пределы Лабиринта во плоти, но во сне он странствовал по самым отдаленным концам мира и за его пределами.

Когда наш разговор вернулся к темам, затронутым вчера, Астерион и Дедал чуть глубже объяснили мне то, что происходило между богами и гигантами, пока я не стал наконец осознавать, почему даже Зевс их боится.

Говоря о гигантах, Астерион сказал:

– Даже если мы найдем путь сводить на нет действие их оружия, они все равно во многом останутся не слабее известных нам богов, а то и посильнее. Это будут страшные враги. Но пока Зевс и его помощники, существа, которых мы привыкли считать правителями Вселенной, обречены на поражение.

Услышав это, я немного походил, медленно и молча. То, что Зевс, величайший из богов, повелитель молний и громов, может бояться кого-то или чего-то, было для меня совершенно новым и требовало времени, чтобы с этим сжиться.

Наконец я сказал:

– Значит, мы знаем, что наш отец Зевс существует, является

ли он тем самым воплощением, что зачало нас, или нет.

– Он действительно существует, могу поручиться. Хотя в последние десятилетия его все труднее отыскать.

– Лучше если мы просто скажем, что Зевс с Аполлоном и прочие просто осторожно себя ведут.

– Мне наплевать, как это звучит.

Царевич Астерион также сказал мне, что во сне его предупредили, что для меня весьма важно узнать кое-что о Преисподней.

– Это каким-то образом предсказывает мою смерть?

– Это скрытое предупреждение об опасности. Смерть суждена всем нам, но здесь явно не то. Однако это было слишком смутно, чтобы воспользоваться им.

– А как мы связаны с царством Аида?

– Надеюсь, не слишком тесно, – послышался из бычьего рта странный голос. – Говоря о страшных богах, Вестник надеялся, что ты сможешь поговорить с Аполлоном, когда будешь на нашем острове. Но его нет сейчас на Крите.

– О, – сказал я. Это имя, столь небрежно произнесенное, заставило что-то внутри меня сжаться от страха, и мне пришлось постараться, чтобы страх не заполз глубже. Да, мы только что говорили о всемогущем Зевсе, и правда то, что я говорил и даже спорил с самим Гермесом. И мне довелось даже мельком увидеть колесницу прославленного Диониса.

Но… Аполлон…

Далекоразящий, Лучезарный Бог, владыка Смерти, Ужаса и Расстояний. Что ни говори, Шива-Разрушитель был известен как бог чудовищной силы, и многие его боялись – но здесь, на Крите говорили, что владыка Аполлон застрелил последнее воплощение Шивы так же легко, как человек прихлопывает муху.

Энкид, сидевший рядом, не шевелился. Звук имени Аполлона заставил его вести себя как наказанный ребенок, который боится, что о нем вспомнят.

Наконец я спросил человека, которого иногда называли Минотавром.

– Ты знаешь владыку Аполлона? Самого Алексиканоса?

– Он зовет меня другом, – просто ответил Астерион. – Его стрела сразила Шиву – это было где-то с год назад или больше. Иногда я не слежу за ходом времени – это случилось неподалеку отсюда. Личина Шивы, конечно, не была уничтожена, но она упала в провал – я покажу вам где. Из ее третьего глаза до сих пор торчит стрела Аполлона.

Пару минут я просто молчал, не зная, что и сказать. Несомненно, быть сыном Зевса – славная судьба, даже если ты всего один среди тысяч, рассеянных по миру. Но быть другом Аполлона…

Когда я сказал об этом Дедалу, он тоже заявил, что знаком с Далекоразящим, хотя Мастер обычно больше интересовался решением задач без помощи магии, чем знакомством с богами.

Теперь царевич Астерион настоятельно советовал мне как можно скорее покинуть Крит и отправиться в путешествие, чтобы попытаться узнать правду о яблоках Гесперид. Дедал вторил ему.

– Геспериды – это звучит как название цепи островов, – говорил тогда Энкид. Наши наставники быстро объяснили нам обоим, что Геспериды – это такие женщины или, возможно, нимфы, носящие имена Геспера, Эгла и Эритея. Но в любом случае, яблоки могут не иметь к ним никакого отношения.