Руки, полные бури

-Мэй-

– Сейчас договоришься. Будешь сам убирать.

Анубис перевернулся на спину, закинув руки за голову, и Гадес порадовался, что тот отвлёк внимание Сета сбивчивым и не очень последовательным рассказом, из которого выходило, что управляет силой он теперь лучше.

Гадес аккуратно поднял собственную, позволил ей вихриться сладковатым ароматом тлена и перестуком костей, в который легко вплёлся шелест скорпионов по песку и шум далёкой бури, Гадес не сразу понял, что это Сет.

Анубис неловко распустил собственную

силу, горьковатый запах дыма и нагретое на солнце масло, что вливают в трупы для мумификации. Это оказалось необычным. Гадес и раньше много раз ощущал силу Анубиса, но когда остальные боги спокойно её выпускали, Анубис предпочитал сдерживать.

– Не хочу мешать, – Гор топтался в дверях, – но я там дверью ошибся и попал к Персефоне.

Гадес пожалел, что не видел выражения лица Деметры, когда к ней ввалился довольный Гор, наверняка ещё не сразу понявший, где он вообще.

– Сочувствую, – ровно сказал Гадес.

Сет, всё ещё стоя с совком в руках, пожал плечами.

– Да я не об этом. – Гор продолжал мяться. – Там рядом с ней призрак, и явно давно. Подумал, вам стоит знать.

Гадес напрягся, Анубис приподнялся на локтях:

– Её призрак?

– Если она бородатый мужик.

Гадесу было не до смеха. Что ещё за призрак? Откуда берутся призраки? Гор их видит?

– Пошли, – резко сказал Сет и бросил совок в сторону.

Его комната, где сейчас разместили Персефону, легко всех вместила, пусть и оказалась для этого тесноватой. Деметра встала в стороне, теребя кольца на пальцах.

Раны на горле Персефоны полностью затянулись, но прошло уже несколько дней, а она так и не вернулась.

Гор молча указал в сторону тумбочки рядом с кроватью.

– Он не уходит.

– Что говорит? – поинтересовался Сет.

– Откуда я знаю! Я их только вижу. Но, кажется, он тут давно.

Все неуверенно переглядывались, пока Сет не решил взять дело в свои руки:

– Гор, как он выглядит? Это человек?

– Да. Он… не знаю, странная одежда. Тёмные волосы. Он что-то показывает, но я не могу понять. У него шрам на щеке, под правым глазом.

Гадес заметил, как резко расширились глаза Деметры, как она побледнела, но плотно сжала губы и промолчала. А Гор добавил:

– Кажется, он хочет что-то сказать. Но не слышу!

– Я могу попробовать, – неуверенно предложил Анубис.

Он сделал шаг по направлению к тому месту, о котором говорил Гор. По комнате прокатились мягкие волны его силы, полные перешёптывания далёких песков на дороге, отдававшихся в теле жаром разогретого после целого дня асфальта.

Анубис стоял молча долго, очень долго. Гадес не мог видеть его лица, но заметил, как нахмурился Сет. Как сделал шаг по направлению к Анубису. Как ненавязчиво подхватил, когда тот покачнулся.

– Инпу?

Тот вздрогнул от звуков собственного имени, тряхнул головой:

– Это

её отец.

– Нет, – резко ответила Деметра. – Её отец был смертным и умер много лет назад.

– Всё так. Он остался на земле. Не ушёл ни в одно из загробных царств.

Деметра побледнела, уставилась в тот угол, где стоял призрак. Гадес не видел ничего, кроме старой лампы, отбрасывающей круг света.

– Он говорит, вы должны позвать её. – Анубис повернулся к Деметре и Гадесу. – Вы оба. Она же не возвращалась как богиня. Помогите ей.

– Но глава пантеона… – нерешительно начала Деметра.

– Нет. Это не его дело. Вы должны позвать её. Вас она услышит.

Анубис снова тряхнул головой, пытаясь отогнать навязчивый голос или мертвецов. Гадес перевёл взгляд на Деметру. Она стояла бледная, нахмурившаяся, но кивнула.

Они встали по обе стороны от кровати Персефоны, и Деметра первая мазнула по комнате своей силой тугих спелых колосьев, запахом перегнивших яблок и тёплым ветерком.

Вернись.

Гадес присоединился к ней, позволил мертвецам виться вокруг него плащом, тёмным тугим коконом, через который к Персефоне тянулся и Подземный мир.

Вернись.

Гадес не двигался с места, но касался кожи Персефоны невидимыми крыльями ночных мотыльков. Каплями воды, что видны на паутине в лунном свете. Каждым мгновением, которое их связывало, – он хранил в памяти их все.

Вернись!

Он ощутил короткую резкую боль в сердце, после которой его собственное несколько мгновений билось в унисон с вновь возродившимся сердцем Персефоны.

Она распахнула глаза и сделала первый вдох.

Она всегда была его храмом.

Единственной богиней, священным пристанищем. Персефона возвращалась к Аиду, прятала у него на груди голову, зная, что он защитит от любой опасности, реальной или мнимой. Но и он прикрывал глаза, вдыхая запах её волос. Он знал, что она – его дом, его святыня, его спасение во тьме.

Деметра ушла. После первого шока и объятий отправилась к Зевсу лично рассказать, что произошло. Гадес сильно сомневался, что Зевса заинтересует, особенно сейчас, но он обрадовался, что Деметра не осталась.

Он и Персефона наконец-то смогли уединиться. Мягко, осторожно покрыть тела друг друга поцелуями, слиться, когда единственная остающаяся преграда – собственная кожа.

Они ласкали друг друга с нежностью первого раза и ненасытностью давних любовников, которым постоянно мало. Они наслаждались друг другом и мыслью, что теперь так будет вечно.

А после долго разговаривали. Казалось, они расстались всего пару дней назад, но никак не могли наговориться.

– Возвращаться всегда так?