Рукопись Бэрсара
Шрифт:
— Это моё дело, Асаг.
— Кабы только твоё! Ты не серчай, Тилар… я вот похлебал из твоей плошки да уразумел: пора нам тебя придержать. Хватит тебе по лесам рыскать да под пули лезть. Некем тебя заменить, Тилар! Сынок твой когда ещё вырастет…
— А ты?
— А я тебе не наследник, — сказал он серьёзно. — С Касом ещё управлюсь, а что по-за лесом мне не видать. Эргис — тот, может, и разглядит, да с нами ему не ужиться.
— Рановато ты меня хоронишь, Асаг!
Он усмехнулся. Грустно так усмехнулся, явно жалея меня.
— Не
А утром мы отправились на Совет. Немного не то, конечно. Не тёмной ночью, тайными тропами, озираясь, поодиночке, а золотистым весенним утром, по людной улице и втроём. Я, уверенно молчаливый Асаг и угрюмо молчащий Сибл.
Золотое весеннее утро, юный запах листвы — и вдруг сытный радостный запах дерева от свежеоструганых досок. Я оглядываюсь на Асага: кто это вздумал строиться здесь — на главной улице Малого Квайра, в полусотне шагов от «дворца»?
— Гильдия, — отвечает Асаг. — Я дозволил.
Правильно, молодец Асаг. Юной, как эта весна, купеческой гильдии Каса удобней держать казну под защитой моих отрядов. А мне спокойней, когда моя гильдия у меня под рукой.
— А как будут строить? Рисунок видел?
— А как же, — отвечает Асаг. — Им Вахи делал, который для Гонсара чертил.
Неплохо. Юное дарование из подручных великого зодчего, природный бассотец, кстати. Эргис только прошлой весной привёз его из лесов. Я радуюсь, когда ко мне попадают такие ребята, мост между квайрским Касом и ещё недоступной страной. И я доволен, что Малый Квайр не украсят ещё одним монстром.
Вот мы уже подходим к нему, к этому уроду. Братство нуждается в ритуалах, И Асаг сварганил для них подходящий сарай. Длинная бревенчатая постройка. Безглазая — потому, что только под самой кровлей лепятся слепенькие окошки. Угрюмая — потому что бревна вычернены по старину. И часовые у входа.
Мрачное убожество и тайна. Лучший способ отвадить тех, в ком есть хоть немного рассудка.
Черт побери! Я бы пустил сюда всех, кто пожелает. Пусть увидят ощипанный вариант богослуженья, которым Ларг предваряет Совет. Пусть послушают наши споры — те же, что в гильдии и в цехах: на Совете мы теперь говорим о хозяйстве, остальное перенесено в мой кабинет.
Длинный сумрачный зал, где дымятся факелы, потому что из жалких окошек еле-еле сочится свет. Сущность Братства! От весеннего солнца в мрачный хлев, пропахший дымом и прелью.
Совет встречает нас стоя. Мы поклонились Совету, И Совет поклонился нам, и теперь мы шествуем к возвышенью, где для нас воздвигнуты кресла. И только когда мы садимся, Ларг встаёт и приветствует нас. Он сидит в стороне, демонстрируя независимость веры, и, конечно я с ним согласен. А если нет, то это решается наедине, у очага в моё кабинете.
Надоедливый ритуал начала Совета. Ларг трудится, Асаг внимает,
Я вернулся издалека. Из холода храмового подземелья и холода той ирагской зимы. Я знал, конечно, что все давно изменилось, и всё-таки я отправлялся на встречу к ним — к тем гордым, иссушенным голодом оборванцам, которые сначала судили меня, а потом безоглядно вручили мне свои жизни.
Их было сорок, теперь их осталось двадцать.
Пятнадцать покинули нас при расколе Братства.
Десятерых мы оставили на войне.
Пятеро выбраны заново — из достойных.
О каждом из них я знаю все, и каждому наперёд отведено место и назначена подходящая роль.
Ерунда — я никогда не знаю. Сидят два десятка зажиточных горожан, уверенных в будущем, знающих себе цену, и огонь фанатизма надёжно притух в их глазах. Фанатизм и сытость не очень-то ладят друг с другом.
И мысль, заманчивая безрассудная: а если прикончить Братство? Потихоньку его придушить, освободив и их, и себя?
Приятная мысль, но я знаю, что все приятное лживо. Моё богатство — свободный квайрский Кас, но моя сила — Братство. Три сотни преданных и бездумных, которые сделают всё, что я им велю. Отряды Эргиса хороши до поры, потому что люди Эргиса приучены думать. Он сам отбирает только таких, и это лучший отряд во всем регионе. Но пойдут ли они за мной до конца?
Вступление конечно, но они не спешат говорить. Сидят и поглядывают на Асага. Пара таких Советов, и грянет новый раскол. И я говорю:
— Спрашивайте, братья! Слово Совета — свободное слово. Грешит не сомневающийся — грешит лгущий.
Кто примет вызов? Ну, конечно, Гарал! Самый надёжный из друзей-врагов и самый любимый после Эгона. Изрублен в боях так, что жутко глядеть, но те же мальчишеские глаза и тот же бесстрашный мальчишеский голос. И конечно, отчаянно и бесстрашно он врубает в меня самый главный вопрос:
— Скажи, Великий, а по чести ли это, что мы первые на пустое пришли, мёрзли да голодали, да жили из себя рвали, а нам за то ни доли, ни славы? Пришлые заявились, на готовое сели, а ты их теперь над нами ставишь. А как до спору дойдёт, так ты не наше, а ихнее слово слышишь. Что ты на это скажешь, Великий?
— Говори все, Гарал.
Зашевелились Братья Совета, довольны. Асаг злится, Сибл ухмыляется, а Ларг поглядывает с укоризной: Молодец Гарал, отчаянный мой рубака, прямой, как клинок, только вот без гибкости стали.
— А и скажу! Сколько нас на войне полегло, вдов да сирот пооставляли, а как они живут? Только что не голодом сидят, только что не нагишом ходят! А кругом дома богатые, ходят их бабы нарядные, да на наших-то сирых верхом поглядывают. По чести ли это, Великий?
— Говори ещё. Я на все отвечу.