Рукопись Бога
Шрифт:
Теперь в это было трудно поверить.
Клиника размещалась в старом, стилизованном под средневековый замок отеле, примостившемся на краю скалы. Когда-то ее окружали ухоженные зеленые газоны.
Но теперь лужайка перед входом поросла сорняками и покрылась мусором, среди сочной травы ржавели обломки инвалидных кресел.
Фасад разрушался на глазах.
Кто-то без всякой жалости выломал створку тяжелых дубовых дверей.
Ривен и Эрнандес, переглянувшись, вошли.
В вестибюле и регистратуре совсем не осталось мебели.
Облезлая
Вокруг царило полное запустение.
Со стен исчезли обои.
Там, где раньше висели картины, виднелись светлые прямоугольники.
– Сдается мне, здесь уже много лет не ступала нога человека.
– Говорю же, этого не может быть, – запальчиво возразила Эрнандес, но реальность опровергала ее слова.
Винтовая лестница вела на второй этаж. Такой же пустынный. Череда давно заброшенных палат, ординаторских, кабинетов и залов.
Такая же картина ждала посетителей и на третьем паже.
И на четвертом.
И на пятом.
Только на шестом этаже обнаружились признаки жизни.
На полу, в том месте, где прежде стояла кровать, растекалась огромная лужа крови.
Бесформенное густо-гранатовое пятно.
На шестом этаже похожие пятна встречались на каждом шагу.
На улице темнело, и молодым людям приходилось освещать себе путь огнем зажигалок.
Дождь и волны жестоко терзали стены старого замка.
Поднимаясь на последний этаж, Эрнандес и Ривен расслышали сквозь шум воды новый звук.
Приглушенный шорох. Гортанное пение. Зловещий хор.
12
Маленькую гостиницу на улице Альвареса Кинтеро, в двух шагах от резиденции архиепископа, назвали «Каса-де-лос-Меркадерес» в память о фламандских купцах, живших в квартале в незапамятные времена.
Пока чернокожий гигант-священник объяснялся с портье, епископ Сесар Магальянес любовался внутренним двориком, усеянным жемчужными каплями дождя.
В этой гостинице брат Зенон Ункара год за годом ждал, когда доверенное ему сокровище вернут в Ватикан. И в какой-то момент превратился из безобидного карикатурного персонажа в ключевую фигуру опасной игры, ставкой в которой был весь мир.
Через несколько минут появился одетый в черное генеральный менеджер, обладавший богатым опытом общения с духовными особами.
– Ваше преосвященство, ваш визит для нашего отеля большая честь. Вчера нам позвонили из канцелярии и предупредили. Весь наш персонал полностью в вашем распоряжении. Позвольте выразить глубочайшие соболезнования в связи с гибелью брата Зенона, который всегда был для нас дорогим гостем…
Магальянес не стал утруждать себя ответом. Холодно кивнув, он повернулся к собеседнику спиной и начал подниматься по лестнице.
Менеджер с подобострастным видом засеменил следом и нагнал епископа, чтобы самолично проводить его к последней двери на втором этаже.
Открыв
– В комнате что-нибудь переставляли?
– Ничего. Мы все сделали, как нам велели.
– Ступайте. Если вы понадобитесь, вас позовут.
Сесар Магальянес вошел в номер, оставив темнокожего священника на страже в коридоре.
Брат Зенон жил в стандартном номере с репродукциями голландских мастеров на стенах, комодом, который одновременно служил секретером, встроенным платяным шкафом, кроватью, ночным столиком и ванной.
Как ни удивительно, в номере библиотекаря не было ни одной книги.
То была печальная комната, впитавшая тоску и терзания своего обитателя.
Заглянув в шкаф, епископ обнаружил запасную сутану и целую коллекцию одинаковых картонных коробок.
Магальянес взял одну из них.
Она оказалась тяжелее, чем можно было подумать.
Он потянулся за следующей. И еще за одной.
Везде было одно и то же.
Коробки лежали и в комоде, и в прикроватной тумбочке, под кроватью… Зайдя в ванную и отдернув клеенчатую занавеску, епископ с изумлением обнаружил, что ванна сверху донизу набита точно такими же коробками.
Пока за окном вступала в права дождливая ночь, Магальянес перетащил коробки на середину комнаты и при неярком свете лампы на столике у кровати принялся методично разбирать их содержимое. Закончив, он долго стоял посреди огромной кучи коробок. Сутана и черный плащ делали его выше и стройнее; надменный красавец, излучавший ум и властность; растерянный, напуганный, потрясенный; успевший пожалеть о попытке проникнуть в сознание старого монаха с перевернутой пентаграммой на запястье, который перерезал себе горло у него на глазах.
Коробки были забиты обрезками бумаги. Очень старинной. И очень дорогой. Обрезками самого разного вида: квадратиками, кружочками, стружкой… десятками килограммов.
Обрезков.
13
По своей планировке последний этаж санатория отличался от других. Вероятно, его не стали перестраивать, оставив все, как было в старом отеле: лестница вела в атриум со стеклянными стенами, сквозь которые можно было разглядеть разные по размеру салоны. Все они были пусты. И заперты.
За исключением одного.
В дальнем конце коридора, в самой глубине атриума, красовались солидные дубовые двери, заметно превосходившие остальные высотой.
Гладкую деревянную поверхность покрывали нарисованные охрой знаки, о значении которых Эрнандес и Ривен могли только догадываться. Оттуда и доносились леденящие душу голоса.
Двери легко поддались.
За ними скрывался огромный зал, заставленный больничными койками.
Койками без одеял и простыней. Больные, брошенные умирать среди собственных экскрементов, крови и гноя, лежали прямо на желтых матрасах.