Рукопись Ченселора
Шрифт:
Сазерленд заверил его, что комитет, созданный для борьбы с дьявольскими кознями Гувера, распущен. Он утверждал также, что досье уничтожены. А на самом деле он был членом Инвер Брасс и прекрасно знал, что все это ложь.
Но зачем Сазерленду понадобились досье? Зачем понадобилось убивать? Зачем нужно было попирать законность, которую он призван защищать?
В утренней дымке Питер едва различал вход в док, закрытый подъемными блоками и лебедками. Они образовали своего рода сводчатый проход, который четко выделялся на фоне серого неба. Он бросил взгляд направо, где, как он знал, спрятавшись на палубе шаланды, лежал О’Брайен.
Внезапно Питер услышал глухое урчание мощного мотора приближающегося автомобиля, и вскоре двойные фары мощными лучами осветили решетку ворот. Свет отражался от корпусов сухих доков. Вот автомобиль повернул направо и остановился на широкой площадке между лодками у самой кромки воды. Фары погасли, но их блеск некоторое время еще стоял в глазах у Питера. Он пригнулся за планширом траулера и продолжал наблюдать за доком. Волны шумно и беспорядочно лизали сваи, беспрестанно скрипели лодки.
Дверца автомобиля открылась и захлопнулась, и из сумерек выплыла массивная фигура Сазерленда, заполнив обширное пространство под аркой, образованной металлическими кольцами лебедок. Он зашагал по доку в направлении Питера тяжеловато и осторожно, но решительно. Подошел к краю дока и замер, вглядываясь в простирающийся перед ним залив. На фоне тусклого утреннего неба гигантская фигура негра, стоявшего у самой кромки воды, вырисовывалась нечетко. Он казался последним из оставшихся в живых людей, созерцающим конец света. А еще он походил на судовладельца, который поджидает баржу с товаром и собирается посулить экипажу дополнительное вознаграждение, если поспешат с разгрузкой.
Питер оттолкнулся от поручня траулера и выпрямился. В кармане он сжимал рукоятку револьвера.
– Доброе утро, судья. Или лучше называть вас Венисом?
Сазерленд обернулся и посмотрел на док, в широком проходе которого стоял Ченселор. На приветствие он не ответил.
– Я сказал «доброе утро», – мягко, даже вежливо продолжал Ченселор, невольно испытывая уважение к этому человеку, который столь многого добился в жизни.
– Я слышал, – ответил Сазерленд звучным голосом, который сам по себе уже был оружием, – вы назвали меня Венисом.
– Это псевдоним, который дала вам Инвер Брасс.
– Вы правы только наполовину. Я сам выбрал этот псевдоним.
– Когда? Сорок лет назад?
Сазерленд не спешил с ответом. Казалось, он вслушивался в слова Питера с досадой и изумлением, тем не менее прекрасно владея собой.
– Когда – не имеет значения. Так же, как и сам псевдоним.
– А я думаю, что имеет. Выбирая псевдоним Венис [8] , вы имели в виду прямое значение слова или скрытое?
– Да, я имел в виду мавра.
8
Венеция (англ.).
– Но Отелло был убийцей.
– Мой мавр – не убийца.
– Я здесь для того, чтобы это выяснить. Вы солгали мне…
– Я ввел вас в заблуждение ради вашей же пользы. Вас с самого начала не следовало впутывать в это
– Мне надоело выслушивать одно и то же. Почему же тогда вы меня впутали?
– Потому что все наши попытки разрешить проблему другим путем окончились неудачей. Нам казалось, что можно попытаться использовать вас. Стране грозила катастрофа.
– Похищенные досье Гувера?
Сазерленд замолчал. Его большие темные глаза пристально вглядывались в Ченселора.
– Вы узнали и об этом. Да, это так. Необходимо было найти их и уничтожить, но все наши попытки окончились неудачей. Браво был в отчаянии и прибег к экстремальным мерам. Одной из таких мер было решение использовать вас.
– В таком случае почему же вы сказали мне, что досье уничтожены?
– Меня попросили подтвердить некоторые моменты версии, с которой вас ознакомили. Однако я не хотел, чтобы вы придавали этому слишком большое значение. Вы писатель, а не историк. Предоставить вам большую свободу действий означало бы подвергнуть вас опасности. Я не мог этого допустить.
– Хотели, чтобы я клюнул на вашу приманку, но не заглатывал ее, не правда ли?
– Ну ладно, хватит об этом.
– Нет, не хватит. Я еще не кончил. Вы защищали группу людей, которые называют себя Инвер Брасс. Вы – один из них. Вы сказали мне, что несколько обеспокоенных создавшимся положением мужчин и женщин объединили свои усилия для борьбы с Гувером, но после его смерти группа распалась. И опять солгали. Группа существует вот уже сорок лет.
– У вас слишком богатое воображение. – Судья тяжело задышал.
– Нисколько. Я говорил с другими.
– Что?! – Вся выдержка Сазерленда и присущая ему рассудительность, которые ощущались в каждой его фразе, мгновенно испарились. При неярком утреннем свете Питер видел, как у него затряслась голова. – О боже, что вы натворили!
– Я слышал последние слова умирающего. Уверен, вы знаете, о ком я говорю.
– О боже, Лонгворт! – Гигантская фигура негра застыла словно изваяние.
– Вы знали!
Потрясение было настолько сильным, что у Питера перехватило дыхание, мышцы напряглись, а одна нога заскользила куда-то в сторону, но он все-таки удержался.
Это был Сазерленд! Никто другой не знал о смерти Варака, а Сазерленд знал. Он не мог быть в курсе событий, если бы не установил за Вараком наблюдение и не подключился к коммутатору в отеле «Хей-Адамс».
– Теперь я все понимаю, – решительно сказал судья, и в его голосе прозвучала угроза. – Вы нашли его на Гавайях, привезли сюда и сломили. Вы, вероятно, и положили начало событиям, которые могли заставить фанатиков пойти на крайние меры. Они бы не остановились перед тем, чтобы выйти на улицы, выкрикивая обвинения в заговоре и в чем-либо похуже. Лонгворт сделал то, что было необходимо. Его действия были оправданны.
– О чем вы, черт побери, говорите? Лонгворт – это Варак, и вы все отлично знаете! Он нашел меня, спас мне жизнь и умер на моих глазах…
Сазерленд даже равновесие утратил: у него перехватило дыхание, его огромное тело покачнулось, и он едва не упал. Потом заговорил тихо, с болью в голосе:
– Итак, это был Варак. Я допускал подобную возможность, но не хотелось верить… Он работал с другими членами Инвер Брасс, и я думал, что это кто-нибудь из них, только не Варак. Раны детства так никогда и не зажили. Он не смог устоять перед искушением, ему хотелось иметь все.