Рукопись из тайной комнаты. Книга первая
Шрифт:
И очень легко было сделать вид, что ничего не изменилось, и ты снова, как в детстве, помогаешь маме копать грядку. Но это была только иллюзия.
Потому что мама больше не была той молодой певуньей, Марта не смеялась так заливисто как в детстве, а главное, по двору вовсю ползала крошка Эмилия с маленькими беленькими косичками и ярко-голубыми глазами. Это было её детство.
Детство Густы закончилось давно и безвозвратно.
Ей иногда казалось, что закончилось не только детство, но и вся жизнь. Вечерами, уложив дочку спать, она присаживалась у стола и вновь и вновь разглядывала
13
В начале июня к воротам подъехала чужая подвода.
Ужинали, спасаясь от дождика, в доме, и в окно было видно, как трое незнакомцев с винтовками за плечами, не таясь, идут через двор к дому.
Отложив ложку, отец поспешил навстречу. Тем более что в дверь уже стучал чей-то требовательный кулак.
– Здесь Янис Лиепа живёт? – прозвучал с порога вопрос.
– Здесь. А кто спрашивает? – папа постарался не показать испуга, но голос в конце всё же сорвался.
– Уполномоченный исполнительного комитета спрашивает, товарищ Менцис. Кто в доме ещё проживает?
– Семья, – папа смешался.
Только на прошлой неделе они с Юрисом ездили в город. Своей лошади в хозяйстве не было, и продавать сыр возили с оказией. Оказалось, деньги теперь в ходу не те, что прежде. За сыр платили рублями, а те немногие латы, что хранились в семье, едва ли чего-то стоят. В рублях было не очень понятно, хотя платили за сыр куда больше, чем год назад. Да и не только сыр, но и другие продукты подорожали. Поговаривали, что в Риге и вовсе продукты втридорога, и власти вроде хотят отнять скотину с хуторов и объединить в какие-то общие колхозы. По радио тоже говорили, что на местах назначат уполномоченных для наведения порядка. И вот на тебе, этот самый уполномоченный стоит себе у них на пороге.
Папа посторонился, пропуская грозную троицу в дом.
Двое незнакомцев вошли, заняв собой всю комнату. Третий же входить не стал, а пошёл по двору, заглядывая в хлев и сараи.
Мужчины пахли потом и металлом – от оружия. Маленькая Эмилия, испугавшись, захныкала.
– Кто ещё здесь живёт? Мужчины есть?
– Да вот, я единственный. Плотник Янис Лиепа. – Папа вышел вперёд.
– Плотник, значит. А женщины кто? Батрачки?
– Да какие батрачки, это – Вия Лиепа, моя жена, а это дочки – Марта и Августа. И внучка.
– А внучка от кого, от святого духа? Есть мужья у дочек, или так, в подоле принесли?
Уполномоченный напирал на папу, вдруг растерявшегося и беспомощно поднёсшего к голове руку. Не смешалась мама:
– Ну да, в подоле! Вы в нашем доме, уважаемые. Попрошу вас вести себя, как полагается. Замужем Марта, прошу – Марта Неймане.
– Неймане, значит. А где же сам товарищ Нейманис? Где прячется?
– Не прячется он, – тут уж вмешалась Марта, – он матрос,
– Ах, матрос. Так и запишем. Пиши, товарищ Краузе, – обратился уполномоченный к одному из своих спутников. – А свидетельство о браке есть?
Повертев в руках свидетельство, он протянул его Краузе, который вольготно расположился за столом, сдвинув в сторону тарелки и плошки. Краузе достал из планшета какие-то бумаги и принялся аккуратно вписывать туда данные со свидетельства, обмакивая перо в принесённую с собой чернильницу. Закончив писать, он вернул документ Марте:
– А на девочку бумаги есть? Она у нас в списках не значится.
В доме повисла неловкая пауза.
Густа уже набрала в грудь воздуха, готовясь признаваться, но в этот раз Марта её опередила:
– А мы девочку пока не крестили. Я мужа ждала, вот и не справили бумаги.
– Понятно. Ну, теперь по новым законам крестить и не надо. Власть нынче сама свидетельства выдаёт. Давай, зарегистрируем твою девочку, пока сидим здесь. Давай, товарищ Краузе, пиши: Неймане…
Он замешкался в поисках имени.
– Эмилия, – вмешалась Густа.
Уполномоченный поднял глаза:
– Пиши: Эмилия Неймане, – он диктовал, а взгляд его обшаривал Густу, заставляя её мучительно краснеть. – Так, значит, с Эмилией мы покончили. А вот с Августой придётся разбираться.
Густа не знала, куда деваться от этого масляного взгляда. Уйти было нельзя, и она, опустив голову, сидела, уставясь в стол.
Дверь распахнулась, и в дом вошёл третий мужчина, сбивая с сапог приставшую к ним солому.
– А неплохо живут эти Лиепы. И корова есть с телёнком, и свинья, и куры. Раскулачивать будем?
Про раскулачивание по радио тоже говорили. Вроде бы у зажиточных крестьян отнимали лишний скот, чтобы создать колхозы. Но у них же нет лишнего скота! Одна корова, разве это зажиточность? Густа представила себе, что с их двора гонят скот, и пришла в ужас. Без коровы как прокормить семью? И чем кормить малышку Эмилию? Грудного молока у неё больше нет. Без коровы никак нельзя.
– Подожди, товарищ Трейманис. Мы пока с Августой не разобрались. Вот разберёмся, тогда и решим, будем раскулачивать или нет. Так Августа замужем или нет?
Серые навыкате глаза смотрели на неё в упор из-под спадавшего на лоб засаленного чуба. Семья молчала.
– Нет, не замужем. – Густа сказала это сама, слыша словно издали свой голос и сама удивляясь внезапно наступившему спокойствию. Она знала, что нужно делать – нужно спасать семью. И если для этого нужно лгать, она будет лгать. – Августа Лиепа.
– Так, проверь, товарищ Краузе, что там в твоих бумагах написано.
– Августа Лиепа, 19 лет от роду, девица, – Краузе зачитал по бумажке.
– Девица, значит. – Уполномоченный обвёл взглядом комнату. – Вы, товарищ Трейманис и товарищ Краузе, пока чайку попейте, хозяйка нальёт. А мы с девицей Лиепа отдельно побеседуем. И если разговор удастся, то раскулачивать, пожалуй, не будем.
Не возразил никто. Только Эмилия заплакала в голос, испугавшись большого дядьки, протянувшего руку к маме. Но Марта тут же подхватила девочку на руки и прижала к себе.