Рукопись из Тибета
Шрифт:
унеслись в бесконечность пространств последние катрены.
— Это ж надо так написать, — всхлипнул внутри моряк, бывший самым сентиментальным.
Остальные составляющие молчали, чуть пошмыгивая носами.
Я тоже расчувствовался, как производное от них, и прошептал: — ничего. — Еще не вечер, ребята.
Затем встал, возвращаясь в реальность, и отправился писать дневник. С момента осознания новой жизни.
Для начала, убрав гитару в шкаф, я уселся за стол и заправил ручку чернилом, а потом открыл тетрадь
Сделал это скорее по привычке. Так когда-то помечал свои записные книжки.
Далее, в центре первой страницы, я каллиграфически вывел «Дневник», перевернул, а вверху второй начертал дату своей кончины.
Все, что случилось потом, в смысле вознесения, скрупулезно описал и поставил точку.
Учинив задел, спустился на кухню, где пообедал вместе с Чонгом, поджаренным им мясом с луком, а потом совершил неспешную прогулку по окрестностям.
Размышляя о бренности бытия в этом мире.
Все последующие семь дней недели, обращаясь к внутренним резервам за уточнениями и угощая их дармовой выпивкой, я добросовестно описывал свою новую жизненную стезю, стараясь быть объективным.
На восьмой же решил отдохнуть. По примеру Всевышнего, сотворившего в этот срок Землю.
А поскольку лучший отдых — есть перемена занятий, порывшись в вещах, нашел оставленную Ракшми записку с координатами ее тетки.
— Слушаю, — отозвался в трубке знакомый голос, после того как я набрал номер.
— Это я, дочь моя. Лама Уваата.
— Учитель! — радостно взлетел он на высокой ноте. — Рада Вас слышать!
— Как твое драгоценное здоровье?
— Плохо, — вздохнула жена брахмана. — Демоны вернулись, и я нуждаюсь в Вашей помощи.
— Хорошо, я буду вечером, после захода солнца. Жди, — положил лама Уваата трубку.
Когда пурпур заката сменился на синие сумерки, я на наемном такси подъехал к указанному в записке дому.
Он находился неподалеку от центра, на одной из тихих улиц, и был выстроен в национальном стиле.
Первый этаж серел камнем, с идущим по фасаду затейливым орнаментом, второй был выполнен из дуба, с длинным выносным балконом и вычурной крышей.
К боковым стенам здания примыкала глухая высокая ограда, за которой угадывались деревья.
— Не хилая у тебя тетка, — сказал я сам себе, отпустив такси, и, мягко ступая сандалиями, направился по выложенной плитами дорожке к входу.
Поднявшись по ступеням крыльца, остановился у глухой двери с начищенным бронзовым кольцом, дважды звякнув им по оскаленным зубам такой же драконьей морды.
Вскоре за дверью послышались шаги, потом щелкнул запор, и меня с почтением встретили. Улыбавшаяся Ракшми, с весьма импозантной дамой. Та была лет на пять старше, с пышными формами и темным пушком на верхней губе. Что говорило сексуальности.
— Знакомься,
— Амита, — томно изрекла дама, протянув надушенную руку. — Я уже слышала о вас от племянницы. Как о непревзойденном врачевателе.
— Ракшми преувеличивает мои скромные возможности, — пожав ее теплые пальцы, чуть наклонил я голову.
Далее стоявший позади хозяйки мальчик-слуга принял от ламы верхнюю накидку, и мы прошли из холла, откуда вели ступени на второй этаж, в ярко освещенную гостиную.
Она была выполнена со вкусом и обставлена дорогой мебелью. Интерьер дополнялся аудиосистемой, из которой лилась тихая музыка, а также современным телевизором.
— У вас очень уютно, — сказал я, опускаясь в предложенное кресло, стоявшее рядом с вычурным, блестевшим позолотой, столиком.
— Мой муж член королевского суда, — жеманно ответила хозяйка, когда женщины уселись напротив. — Он сейчас в длительной командировке в Европе.
— А вы с племянницей отрываетесь тут по полной, — подумал я, неспешно перебирая в руках четки.
Словно прочтя мои мысли, Амита посмотрела мне в глаза и лукаво улыбнулась.
— Может перейдем к осмотру? — перехватив ее взгляд, сказала Ракшми. — Я что-то неважно себя чувствую.
— Да-да, — поддержала ее тетка. — Здоровье превыше всего. А потом мы все вместе поужинаем.
— Не возражаю, — встал я из кресла с видом эскулапа.
Вслед за этим мы с пациенткой поднялись наверх в ее комнату, где после краткого осмотра я установил, что болезнь вернулась, и приступил к врачеванию.
Описывать его не буду, все было по методу Друкла Кюнле и в пределах уже известного читателю трактата.
Спустя час мы спустились в столовую, где уже был накрыт стол, за которым нас ждала радушная хозяйка.
— Надеюсь, ничего страшного нет? — задала она невинный вопрос, приглашая усаживаться.
— Еще несколько сеансов, и я буду совершенно здорова, тетя, — промурлыкала довольная Ракшми, поправляя розовыми пальчиками локоны.
К ужину служанкой было подано вино — старый выдержанный херес золотистого оттенка, что весьма подняло всем настроение.
— Послушайте, святой отец, — сказала раскрасневшаяся хозяйка дома. — Меня в последнее время по ночам тоже стал навещать демон. Эта болезнь случайно не заразная?
— Сложный вопрос, — изобразил я глубокомыслие на лице, поняв, к чему она клонит.
— А нельзя ли осмотреть и меня, — продолжила меж тем дама, переглянувшись с Ракшми. Та прыснула в кулак и отвернулась.
В это время херес, дошедший до желудка, пробудил составляющих, те потребили свою часть и стали давать советы.
Первым, как всегда напрямую, высказался шахтер. — Телку надо трахнуть, коль просит, и все дела, — безапелляционно заявил он.