Рукопись, написанная кровью
Шрифт:
Она говорила еще что-то, делилась впечатлениями о Берлине, советовала Юле «непременно съездить туда, как только появится такая возможность», советовала, не откладывая дела в долгий ящик, немедленно вернуть путевку, которая была куплена на имя Земцовой, чтобы выручить хотя бы часть денег, но Юля ее не слушала. Она вдруг так отчетливо увидела сейчас перед собой склонившегося к ней обнаженного Крымова, говорящего ей слова любви, так явственно ощутила прикосновения его рук, его дыхание на своем лице, что даже порывисто поднялась на постели и замотала головой:
– Я так больше не могу… Не могу, понимаешь ты? О чем бы я ни говорила, что бы ни делала, а перед
– Хорош кнут… – сухо заметила Аля и закурила. – Ты брось мне тут устраивать истерику. Ты молодая, красивая, найдешь себе другого мужчину и рано или поздно забудешь Крымова. Ведь вышла же ты замуж за Харыбина, которого не любила? Пересилила себя, перешагнула через свои чувства к Крымову?.. Возможно, я привела неудачный пример, но это тебе просто не повезло с ним: вместо Харыбина должен был оказаться другой мужчина, более достойный твоей любви, который и излечил бы тебя от этого наваждения. Но вообще-то, если честно, я не знаю, что тебе посоветовать. Ты напоминаешь мне сейчас растение, у которого перерезан стебель…
– Или артерия?..
Юля вспомнила вдруг слова Португалова: «Исчез мужчина – это все равно что перерезали сонную артерию, и кровь хлещет из нее до тех пор, пока ее не остановит новый, другой мужчина…»
Она посмотрела на Миллершу, которая с задумчивым видом сидела за столом – нога за ногу, сигарета в руке, взгляд, устремленный сквозь стены и великое пространство в Германию, в гостиничный номер с широкой постелью и лежащим на ней мужчиной по имени Михаэль…
– Знаешь, – сказала Алла Францевна, не поворачивая головы и не желая расставаться со своими грезами, – когда я вернулась сюда, в С., да и еще в Москве мне показалось… Но нет, этого не может быть… – Она словно очнулась, резко встала и закружилась по комнате в тихом, только ей слышном вальсе. – Это какая-то мистика…
– О чем ты? – спросила Юля.
– Ни о чем. Это смешно, но мне показалось, что я увидела его и в Москве, и здесь, в С. Говорю же, не обращай внимания…
– А ты можешь его описать?
– Зачем это тебе? – густо покраснела Миллерша, как если бы ей предложили раздеться догола, и, погасив сигарету, тотчас раскурила новую. – Хотя пожалуйста. Тебе интересно, младше он меня или нет? Так знай: да, он меня младше, но ненамного. Хотя выглядит значительно моложе. У него тонкое лицо, красивый греческий нос, губы… Нет, Юля, не терзай меня. Я не могу тебе о нем рассказывать, потому что мне не по себе… Я еще не остыла от него, не понимаешь? И почему ты так заинтересовалась им? Он что, твой знакомый?
– Ты мне лучше скажи, есть ли у него родинка чуть ниже носа или нет. И если нет, то я сейчас же отвернусь к стенке и постараюсь уснуть. Если же да…
Миллерша побелела, а глаза ее расширились. Казалось, она онемела от удивления. А потом, собравшись, спросила наконец:
– Родинка? Но тебе-то откуда известно, что у него была родинка? Ты с ним знакома? Да не молчи же ты!
– Я думаю, что он не только с тобой спал… Но и ел, – медленно проговаривала Юля каждое слово, – и гулял, и сопровождал тебя даже в тот магазин, где вы покупали настоящий бархат? И слушал, когда ты разговаривала со мной по телефону, ведь так?
Сигарета выпала из рук несчастной портнихи и покатилась под стол.
– Юля…
– Это случайно не он? – и Юля, дотянувшись до сумки и достав оттуда снимок, протянула его перепуганной насмерть Миллерше.
Ужинала Юля дома – с Наташей и Шубиным. Она весь вечер молчала, думая о своем, словно боясь сказать лишнего, выдав тем самым переполнявшие ее тайны, которые она не могла бы доверить и собственной тени. Шубин, которому ей так хотелось открыться, лишь посмеется над ее догадками, а потому не достоин выслушивать ее откровения. К тому же она в состоянии сама проверить все факты. Вот если потребуется физическая помощь, тогда она, быть может, и поделится с ним своими соображениями.
– Ты была у Аперманис? – услышала она сквозь шелест собственных мыслей далекий голос Шубина.
– Да, была. Ее нет, а вместо нее там живут другие люди, квартиранты… – Юля старалась быть предельно краткой.
– И где же ты провела весь день? Мы с Наташей разыскивали тебя… Звонили Корнилову, Чайкину… Он, кстати, обещал подойти.
– Я была у Миллерши. Спала у нее.
Когда пришел Чайкин, она тоже всячески старалась не выдать своего волнения и, даже рассказывая ему о его бывшей жене, Щукиной, постоянно ловила себя на мысли, что боится проговориться.
– Земцова, я что-то тебя не узнаю. Все из тебя приходится вытягивать клещами. Это Париж тебя так изменил или Крымов? Как он там поживает?
Возможно, Чайкин тоже играл, понимая, что она не может позволить себе быть с ним откровенной в присутствии Наташи или Шубина, который тоже, в свою очередь, неизвестно каким образом оказался в С. и о котором никто не знал, на чьей он стороне.
– О Щукиной можешь не переживать – она нигде не пропадет… – на большее Юли не хватило, она устала говорить целый день об одном и том же, у нее даже челюсть разболелась, а потому, извинившись и сославшись на усталость, она ушла в спальню и прикрыла за собой дверь.
Достала фотографии и разложила их на подушке. Нет, теперь у нее не оставалось сомнений: она видела перед собой именно тех людей, которые и являлись главными участниками этой страшной драмы… Одна женщина, похожая на цыганку, и двое мужчин.
А что Аперманис? Чем теперь занимается она? Затаилась в какой-нибудь маленькой квартирке на окраине города и ждет сигнала? Не дождется…
Сна не было. За дверью раздавались голоса Шубина и Чайкина, которым и в голову не могло прийти то, что задумала она… А правильно ли она делает, что упорно молчит, не посвящая их в свой план?.. И не сошла ли она с ума, предполагая такие дерзкие обвинения?..
Она встала и вышла на лоджию, распахнула пошире окно и высунулась из него, вдыхая свежий воздух и глядя на простершийся под ней мерцающий огнями в розоватой вечерней дымке город. За пышными кронами каштанов Юля увидела сияющие жемчугом неона бусы – так ровно и по-царски светилась гирлянда ночных фонарей на набережной. Сейчас бы гулять и наслаждаться жизнью, сладко спать, читать романы или заниматься любовью, мечтая о ребенке. Может, все бросить и начать другую, более спокойную жизнь?
Повернувшись к встроенному на лоджии шкафу, Юля достала с полки небольшую пластиковую коробку, которую тут же открыла, и извлекла оттуда небольшой флакон с прозрачной жидкостью. Осторожно внесла в комнату, завернула, проверив, плотно ли сидит крышечка, в пакет и уложила в сумку, приготовилась к следующему дню.