Рукопись, найденная в чемодане
Шрифт:
– Как бы нам добраться до этого уступа, чтобы при этом не сверзиться? – спросил я.
Он пристально глянул поверх конька крыши.
– Это просто, – сказал он. – Я повисну на этом вот громоотводе, а вы сползете по мне. Потом, когда вы будете в безопасности, я соскользну вниз, вы схватите меня за щиколотки и потихоньку опустите меня.
– Вы родом откуда? – спросил я.
– Из Швеции, – сказал он, решительно придвигаясь, чтобы прицепиться к громоотводу.
Я сполз по нему вниз и, несколько минут продержавшись
Затем отцепился и он, да так, словно находился всего в нескольких футах от земли, и я втянул его на площадку.
– Что теперь? – спросил он, не вполне уверенный в нашей миссии.
– Теперь повернемся.
И мы повернулись. Хотя пожарный выход проходил всего-то шестью футами ниже, в ширину он имел лишь два с половиной фута, и мы могли его видеть только при опасном наклоне вперед. У меня было такое чувство, словно бы невидимая сила толкала меня с выступа в пустоту. Я, разумеется, сопротивлялся этой силе, но при этом старался не перегибать палку.
– Что дальше? – спросил он.
– Мы спрыгнем и набросимся на него.
– У него винтовка. Вы пойдете первым.
– Если он попадет в вас, это еще не значит, что вы непременно умрете, – заявил я.
– Все равно вы пойдете первым.
– Нет-нет, – сказал я. – Тому, кто пойдет первым, безопаснее. Это его ошарашит, и он станет целиться во второго.
– Пусть так, но вы идете первым.
– Ладно, раз вы настаиваете, – сказал я.
– Хорошо. Я вскоре последую за вами. Когда я спрыгну, он от вас отвернется. Тогда вы на него наброситесь.
С этим я согласился. Пожалуй, в тот момент я согласился бы с чем угодно.
Я обеими руками помахал полицейским, чтобы они прекратили стрелять, и, когда до них это дошло, спрыгнул. Поскольку я думал, что не попаду на пожарную галерею и разобьюсь насмерть, то отцепиться от края было гораздо труднее, чем в первый раз прыгнуть с парашютом, когда у меня, по крайности, был парашют. Но мне повезло. Я приземлился не только на галерею, но и на винтовку, словно это был рычаг, точкой опоры которого служил подоконник. Приклад так сильно ударил снайпера в челюсть, что его отбросило в глубину комнаты.
Вслед за этим рядом со мною приземлился швед, в полную силу шмякнувшись о пол задними своими частями. Вроде бы он ничего себе не повредил, но казался слегка ошеломленным.
Я взял винтовку и величавым жестом перекинул ее через голову. Через несколько секунд услышал дребезг, с которым она упала на мостовую.
– Идиот, зачем вы это сделали! – завопил швед.
– Он без сознания, – убежденно сказал я; прошла секунда.
– А вот и нет, – возвестил швед, уклоняясь от снайпера, пытавшегося
– Прекратить! – гаркнул я, и снайпер тогда сделал выпад в мою сторону; я отпрянул, ударившись плечами о перила – Прекратить!
Это возымело действие – он замер. Я увидел его в первый раз. Должен сказать, что был удивлен: он совершенно не соответствовал моему представлению о снайперах. Росту в нем было около полутора метров, и были у него редеющие рыжие волосики и рыжая бороденка, а глазки, самые выпученные глазки, какие мне только приходилось видеть, создавали впечатление, что его кто-то душит.
– Тебе шею сдавило! – крикнул я пронзительным голосом, впрыгивая внутрь через окно, о чем тут же пожалел.
Я оказался в его квартире, а может, в офисе, неважно, и это было тем местом, находиться в котором я не хотел. Пол устилал двухфутовой толщины слой из остатков пищи и кофейной гущи. На плите булькал кофейник, а вокруг были разбросаны картонные тарелки с жареной курятиной, некоторые из них были, возможно, доставлены туда вчера, а некоторые – год назад. Это было все равно что оказаться в трехмерном фильме о разлагающемся цыпленке.
Охваченный отвращением, я вскочил с пола, стараясь удержать рвоту. Ничего нет хорошего в том, чтобы тебя тошнило, когда кто-то готов наброситься на тебя со штыком. Я заметил, что ванна, находившаяся там же, до половины наполнена какой-то зеленой слизью, а над унитазом висит изображение Эла Джолсона и в глотку ему воткнут метательный нож.
Возле плиты стояла куполообразная птичья клетка, в которой покоились кости издохшего попугая, а на входной двери висел календарь за январь 1922 года.
Товарищ мой впрыгнул в окно и первым делом сказал:
– Какая мерзость! Что за мерзкий тип!
Снайпер, засучив ножками, бросился в мою сторону. Я уклонился, как если бы уходил от удара кулаком, и он врезался в стену, но повернулся в мгновение ока. Он был донельзя взбудоражен.
– Ты что, никогда здесь не прибирал? – спросил я.
– Не заставляй меня заниматься уборкой! – проорал он, и это был единственный набор слов, который я когда-либо от него слышал.
– Я и не заставляю, я просто спрашиваю, приходилось ли тебе ею заниматься?
Тут он чуть не свихнулся.
– Не заставляй меня заниматься уборкой! – снова проверещал он, размахивая передо мной штыком на манер самурая. Он был быстр, он был скор и собирался меня убить.
Когда он рассекал лезвием воздух, оно издавало удивительный звук, и это неудивительно. Оно было единственной чистой вещью в его апартаментах. Зачарованный, я только пятился. Потом швед сделал выпад сбоку, но этот чудовищный неряха ответил движением, с каким форель хватает муху, и рассек шведу лицо. Кровь так и хлынула, ее как будто выкачивали насосом. Он повалился в грязь.