Рукопись, найденная в Сарагосе
Шрифт:
Она взошла на скалу, словно желая полюбоваться видом, но потом вернулась к источнику, из которого вышла. Я сделал невольное движение, чтоб удержать ее, и стал ей поперек дороги. Сперва она испугалась, но я упал на колени, и эта смиренная поза немного ее успокоила. Она подошла ко мне, взяла меня за подбородок, подняла мою голову и поцеловала в лоб. И вдруг, с быстротой молнии бросившись в озеро, исчезла. Я был уверен, что это волшебница, как их называют в наших арабских сказках, – пери. Но я подошел к кусту, где она пряталась, и обнаружил там платье, развешенное словно для просушки.
Больше тут делать было нечего, и я вернулся в подземелье. Обнял мать, но не стал рассказывать ей о своем приключении,
На другой день я опять отправился к источнику. Разметив накануне дорогу углем, я отыскал его без труда. Став на берегу, я стал изо всех сил звать волшебницу, прося у нее прощения, что осмелился совершить омовение в ее источнике. Но и на этот раз я сделал то же самое, потом разложил свои припасы, которые, повинуясь тайному предчувствию, захватил на двоих. Еще не приступив к трапезе, я услышал плеск и увидел выходящую из воды волшебницу, которая, смеясь, брызнула на меня водой.
Она побежала в кусты, переоделась в сухое платье и села рядом со мной. Она ела, как обыкновенная смертная, но не говорила ни слова. Я решил, что у волшебниц такой обычай, и смирился с этим.
Дон Хуан Авадоро познакомил тебя со своими приключениями, и ты, наверно, догадываешься, что волшебницей была его дочь Ундина, нырявшая под своды скал и проплывавшая из своего озера в этот водоем.
Ундина была невинна, – вернее, не знала ни греха, ни целомудрия. Наружность ее была так очаровательна, обращение так просто и привлекательно, что, в мечтах своих видя себя мужем волшебницы, я страстно ее полюбил.
Прошел месяц. Однажды шейх прислал за мной. Я застал у него шесть глав семейств в полном сборе. Среди них был и мой отец.
– Сын мой, – сказал он мне, – ты оставишь нашу пещеру и отправишься в те счастливые края, где исповедуют веру Пророка.
Кровь застыла у меня в жилах. Для меня было одно и то же: разлучиться с волшебницей или умереть.
– Дорогой отец! – воскликнул я. – Позволь мне никогда не покидать этих подземелий.
Не успел я произнести это, как увидел, что все стилеты занесены надо мной.
Казалось, отец мой готов первым пронзить мое сердце.
– Я согласен умереть, – сказал я, – только позволь мне поговорить с матерью.
Меня удостоили этой милости; я кинулся в ее объятия и рассказал ей о своих встречах с волшебницей. Мать очень удивилась и сказала:
– Мой милый Масуд, я не думала, что На свете существуют волшебницы. Впрочем, я в этом плохо разбираюсь, но недалеко отсюда живет один очень мудрый еврей, – я спрошу у него. Если твоя возлюбленная – волшебница, она всюду сумеет тебя найти. А с другой стороны, ты знаешь, что малейшее непослушание карается у нас смертью. Наши старшины имеют на тебя большие виды, подчинись им как можно скорей и постарайся заслужить их благосклонность.
Слова матери произвели на меня сильное впечатление. Я решил, что в самом деле ведь волшебницы всемогущи и что моя найдет меня хоть на краю света. Я пошел к отцу и поклялся слепо повиноваться всем приказаниям.
На другой день я выехал в сопровождении одного жителя Туниса по-имени Сид-Ахмед, который сперва отвез меня в свой родной город, один из самых великолепных в мире. Из Туниса мы отправились в Загуан, маленький городок, славившийся выработкой красных шапочек – так называемых фесок. Мне сказали, что неподалеку от города находится своеобразнейшее строение, состоящее из маленького храма и галереи, окружающей полукругом небольшое озерцо. Из храма бьет струей вода, наполняя озерко. В древности вода из озерка поступала в водопровод и шла по нему в Карфаген. Говорили также,
Из Загуана мы отправились в Кайруан, прежнюю столиц махди. Это огромный город, с населением в сто тысяч человек, неспокойных и каждую минуту готовых восстать. Мы прожили там целый год. Из Кайруана переехали в Гадамес, маленькое независимое государство, составлявшее часть Белед-эль-Джери, то есть страны фиников. Так называется местность, протянувшаяся между горным хребтом Атласа и песчаной пустыней Сахарой. Финиковые пальмы так обильно плодоносят там, что одно дерево может прокормить круглый год человека умеренного, а тамошний народ состоит из таких людей. Однако и в других видах пищи нет недостатка, там есть зерновой злак, называемый дурро, и также бараны на длинных ногах и без шерсти, мясо которых превосходного качества.
В Гадамесе мы увидели большое количество мавров родом из Испании. Среди них не было ни Зегрисов, ни Гомелесов, но было много семейств, искренне нам приверженных; во всяком случае, это был край беглецов. Года не прошло, как я получил письмо от отца, кончавшееся так: «Мать просит передать тебе, что волшебницы – обыкновенные женщины и даже рожают детей». Я понял, что моя волшебница была такая же смертная, как я, и эта мысль немного успокоила мое воображение.
Когда шейх произнес последние слова, один из дервишей доложил, что ужин подан, и мы весело пошли садиться за стол.
ДЕНЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТЫЙ
На другой день я не преминул спуститься в рудник, где целый день усердно исполнял обязанности рудокопа. А вечером пошел к шейху и попросил его рассказывать дальше, и он приступил к делу.
Я тебе сказал, что получил от отца письмо, из которого узнал, что моя волшебница – простая смертная. Я был в это время в Гадамесе. Сид-Ахмед переехал со мной в Фесан, страну большую Гадамеса, но не столь плодородную и населенную чернокожими. Оттуда мы направились в Оазис Аммона, где должны были ждать вестей из Египта. Через две недели наши посланцы вернулись с восемью дромадерами. Поступь этих животных невыносима, – однако пришлось ее выдерживать восемь часов подряд. Когда мы остановились, каждому дромадеру был выдан комок из риса, камеди и кофе; после четырехчасового отдыха мы снова тронулись в путь.
На третий день мы сделали остановку в Бахр-бела-ма, то есть у безводного моря. Это широкая песчаная долина, усеянная раковинами: нигде ни следа растений или животных. Вечером прибыли на берег озера, богатого натрием, представляющим собой разновидность соли. Там мы отпустили проводников и дромадеров и провели ночь одни – я с Сид-Ахмедом. На рассвете явились восемь крепких парней, которые посадили нас на носилки, чтоб перенести через озеро. Там, где брод был особенно узким, им приходилось идти друг за другом. Натрий крошился под их ногами, и, чтоб уберечь ноги от ран, они обвязали их шкурами. Так нас несли два часа с лишним.