Рукопись несбывшихся ожиданий. Убойная практика
Шрифт:
«Разве что какую-нибудь шторку на вход повесить», - задумалась молодая женщина, но рассудила, что, быть может, ремонт долгим не будет, так чего ей на ткань тратиться? Не так уж много монет у неё отложено на чёрный день было.
Последующие полтора часа Мила занималась тем, что находила для своих вещей новые места. Ещё полчаса она разрывалась между необходимостью и страхом посетить уборную. И да, сидя там, она прислушивалась к каждому звуку, готовясь вот-вот сорваться с места, даже не натянув на себя панталоны. Но всё обошлось. Профессор Аллиэр её больше не беспокоил, а потому Мила поворошила остывающие угли в камине и, подумав, что никакого пожара
Собственно, тут и начались странности. Стоило Миле задремать, как на неё нахлынула волна плотского желания. И всё бы ничего, с каким взрослым человеком такого не происходило? Но она никак не могла снять физическое напряжение из-за непонятного иррационального страха, что её может кто-нибудь увидеть. Дальше хуже. Едва тело успокоилось, и Мила вновь задремала, как она сквозь сон почувствовала прикосновения к себе. Глаза при этом было никак не открыть, дрёма так и уносила к видениям сна.
– Не-е-ет, - наконец, собравшись с силами простонала она, и прикосновения действительно прекратились. Мила полноценно заснула, да ещё так выспалась, что наутро с трудом вспомнила этот эпизод. Однако, вызванное им беспокойство не отпускало её до вечера, а потому по новой укладываться в кровать ей было по-настоящему страшно. А ведь ещё и завтрашний день обещал стать отнюдь нелёгким – с рассветом наступило бы первое февраля, начало нового учебного семестра.
– Аир Свон! – вдруг раздался грозный рык одновременно с тем, как распахнулась дверь в библиотеку.
«Великие Стихии, как хорошо, что отгораживающие мой закуток стеллажи стоят так, что скрывают меня сейчас от профессора Аллиэра» - тут же пронеслось в голове Милы одновременно с тем, как она натянула на себя одеяло едва ли не до лба.
– Аир Свон, немедленно подойдите ко мне.
«Не хочу. Ужас как не хочу», - мысленно заныла Мила, но поспешно обула домашние тапочки и высунулась из своего закутка. Профессор Аллиэр стоял посреди библиотеки и грозно потрясал каким-то листком.
– Что случилось?
– Вы. Вы со мной случились! – гаркнул он, прежде чем сунул листок ей прямо под нос.
– Читайте приказ.
– А что в нём?
– Вас назначили ко мне помощницей на четверть ставки. Проклятье! Господин фон Дали заигрался в том, как бы насолить мне из-за этого ремонта. Подумаешь, я заставил его включить в смету какой-то десяток дополнительных пунктов, это ещё не повод для…
Тут профессор Аллиэр заставил себя замолчать, чтобы не наговорить в присутствии студентки лишнего. И Мила, дабы перестать смотреть на него во все глаза, всё же взяла листок да начала читать про себя его содержимое. Текст вызвал двоякое впечатление. С одной стороны, возможность подзаработать Миле понравилась. С другой, сумасшедшая она, что ли, у своего декана на подработке находиться?
– Эм-м, а отказаться я могу? Это же не практика, неустойки не должно быть.
– Что? Я вам откажусь! – гаркнул на неё громче прежнего профессор Аллиэр. – Это чтобы ко мне ещё какого-нибудь студента подселили? Нет уж, одной вас достаточно.
На этих словах он начал нервно вышагивать по библиотеке, и его алые глаза злобно щурились. Сходу можно было понять, что тёмный эльф какую-либо месть обдумывает. Миле даже стало жаль господина фон Дали, но ненадолго. Собственная судьба её куда как больше заботила. Деньги тоже манили.
– Профессор Аллиэр, ну если меня назначили, то что делать? Давайте я вам начну в чём-нибудь помогать.
– Это само собой, свои два часа в день вы отрабатывать
После этих грозных слов декан факультета Чёрной Магии вышел из библиотеки, при этом дверь за ним громко хлопнула. Мила вздрогнула всем телом из-за этого звука, но затем… но затем на лице её возникла широкая самодовольная улыбка. Молодая женщина думать не думала, что вдруг обзаведётся союзником, да ещё таким.
– О, господин ректор, надо же вам было так напортачить, - даже едва слышно протянула Мила с насмешкой. Ей хотелось танцевать от счастья. У неё была прекрасная комнатка, дополнительный заработок, да ещё и жизнь в академии, судя по всему, должна была стать для неё в разы спокойнее. Из всего плохого оказалось только то, что с Саймоном Мила больше ничем таким поделиться не могла. Горечь этого камнем легла на её на сердце, но… но друг сам сбежал, сам не захотел увидеть Милу напоследок.
«Наверное, всё же внял голосу разума – ни к чему ему женщина с красной меткой в документах», - едва не довела до слёз Милу мысль, но прочь её она от себя гнать не стала. Помимо обиды эта мысль открывала другой смысл, более правильный – отныне своим молчанием и бездействием Мила дарила столь дорогому для неё человеку право на по-настоящему счастливую жизнь. Она ведь не была девочкой, чтобы не понимать – любые яркие эмоции однажды потеряли бы свои краски. Через месяц ей стало бы не так больно. Через год о боли почти не вспомнилось бы.
«А лет эдак через шесть, увидев Саймона с женой и детишками, я даже искренне смогу за него порадоваться», - рассуждала Мила и плакала, плакала, плакала. За эту ночь она так и не сомкнула глаз.
***
– Милорд Эрман, так у вас есть уверенность в том, что разведка донесла правильный смысл, иди всё-таки нет? – сцепляя руки в замок и наклоняясь вперёд, сухо уточнил Герман Грумберг у мужчины, сидящего за большим круглым столом напротив него. Взгляда от его глаз он при этом не отрывал, но мужчина ничуть не смутился и со снисходительностью в голосе ответил:
– Лорд Грумберг, речь имперцев напоминает лаянье собак. Разобраться в ней крайне сложно даже для опытных лингвистов.
– Имперский язык сотни лет изучался исключительно любителями истории и исключительно как язык мёртвый. Он произносился в меру понимания транслита и примечаний, а на деле… на деле, кто бы знал какой он сложный, - ворчливо добавил сосед мужчины, к которому ранее обращался Герман Грумберг.
– От того, насколько растянут звук, на письме он может иметь до шести разных изображений. Для имперцев наше «а» отнюдь не «а». Это может быть совсем другая буква, если чуть быстрее или чуть медленнее её произнести. Право слово, у них алфавит больше нашего раза в три. Из-за этого впечатляет, что их язык с его сложностью не остался в забвении у наших грамотеев. Но это именно то, отчего я поддерживаю вас, лорд Грумберг. Вами поднят вопрос правильный. Действительно, милорд Эрман, насколько можно доверять донесениям тех, кто из семи услышанных слов верно разбирает хорошо если какое-нибудь одно?