Рукопожатия границ(Сборник рассказов)
Шрифт:
В центральную часть города вел крутой спуск. Шоссе проходило как бы в узком ущелье, обсаженном каштанами и густыми кустами грандифлеры. Машины, идущие в город, были не так опасны, но машины, неожиданно вылетающие из этого гранитного зева, иногда приносили беду.
Полушкин был осторожен при переходах. Осмотревшись, он посвистел Степке и ступил на горячий асфальт шоссе. В это время снизу вылетела машина. Степка принадлежал к породе собак, воинственно настроенных против всего, что двигается или шевелится. Степка бросился на машину. Полушкин
Увидев возле себя крыло машины, а может быть, догадавшись об опасности, грозившей другу, Степка взлетел на капот. Машина намертво стала на тормоза. Из нее вылез раздосадованный водитель. Однако весь запас нелестных слов застрял в его горле. Собачонка как ни в чем не бывало сидела на руке благодарно улыбавшегося матроса, стоявшего посредине дороги с тяжелым мешком на плече.
— А ведь если бы не она, быть тебе в больнице, а мне в милиции, — сказал шофер и погладил Степку.
— Знаю, — ответил Полушкин и бережно перенес Степку через дорогу.
Вы хотите знать, где сейчас Степка? Раньше я писал, что он не скрывает своего адреса и живет по-прежнему на катере, которым командовал старший лейтенант Валентин Хамидулин, происходящий из башкирской деревни Нижние Кичи. Больше того, я обещал любопытным читателям по секрету сообщить даже номер воинской части, так как Степка очень любил слушать чтение писем: он всегда сидел тихо, прижмурив веки, и добродушно шевелил своим пушистым хвостом.
Теперь прошло время, много воды утекло…
Оставим же в памяти Степку и его друзей с их подлинными фамилиями. И они, прочитав рассказ, вспомнят Черное море, пограничную службу, все события, связанные с маленькой, шустрой собачкой, которую и автор помнит очень хорошо, будто только-только выскользнуло из рук ее гибкое тельце, чтобы тут же улечься у ног своих друзей — моряков пограничного катера.
Аркадий Первенцев
НА ТРАВЕРЗЕ ИНДИ
Малая катерная артиллерия накрыта парусиновыми чехлами. Мысленно прикасаешься к озябшим стволам и физически ощущаешь холод металла.
Рулевой Пантюков, он же комсорг, направляет корабль по достаточно изведанному курсу к базе — покалеченному в войну танкеру «Эленафт». Пантюков служит последний год и мечтает поступить на географический факультет МГУ.
Старший лейтенант Катуков уже достиг известного предела своих юношеских грез и думает об одном — как бы получше справиться с доверенной ему работой. Ему пошел двадцать шестой. Посуровели глаза, стали тверже губы, на лице появились первые морщинки.
Крупная шестибалльная волна бесцеремонно валяет катер. Море продолжает злиться. Отработавший ночную вахту маяк отдыхает, позолоченный солнцем.
Постепенно глаза утомляются, природа теряет свои краски. Хочется спать. Мне предстоит заманчивый отдых на кровати, на твердой земле, возможно, после чашки горячего кофе. А людям катера дневать по-якорному. «Эленафт» атакуют волны, бьют о надстройки, несутся по железной палубе. Сегодня швартоваться возле «Эленафта» нельзя. А на якоре — как на качелях. В тесном отсыревшем кубрике будут спать на своих узких металлических койках измучившиеся за ночь ребята.
Дневальный постарается просушить кое-какую одежду своих товарищей. А если море не даст, придется выходить и в эту ночь в сыром платье.
Делюсь своими мыслями с Катуковым.
— Э, не надо, — говорит он, — не жалейте нас, нам нужно пропитывать себя солью, как огурцы в кадушке.
Я знаю характер Катукова. Он живет так же, как и матросы, ничем себя не выделяя. На берег при стоянке сходит редко и пока не облюбовал какой-либо раскрасавицы. Ест со всеми вместе, спит в тесной каютке, где над головой провисает верхняя койка его помощника.
Вот и он, легкий на помине, помощник. Лейтенант Тестомес, мужественно боровшийся ночью с морской болезнью, чем-то взволнован. Тестомес служит первый год, недавно из училища, и все ищет в морской службе романтическую подоплеку.
— Что случилось? — спрашивает Катуков несколько строгим голосом, приучающим молодого офицера к суровой прозе жизни.
Тестомес протягивает бланк телеграммы:
— Сейнер «Баграт» терпит бедствие…
Катуков читает радиограмму и веселеет.
— Шамил? Неужели?
— Он, — отвечает Тестомес, — он же капитан «Баграта».
— Это еще ничего не значит…
— На сейнере заглох мотор, — объясняет помощник, — сейнер несет на камни.
— Я понимаю обстановку, но Шамил не станет просить помощи.
— Я тоже так думал, — Тестомес указывает на бумажку, — но факт налицо.
— Это Датико. Уверяю вас, только Датико. Шамил лучше пойдет на дно, чем запросит помощи от нас.
Из рубки высовывается радист, смышленый паренек из Ижевска, бывший контролер ОТК завода. Он передает приказ из базы: идти на помощь сейнеру «Баграт». Катуков приказывает изменить курс.
— Кто же этот Шамил? — спрашиваю я.
— Шамил Палба — капитан рыбацкого сейнера, король неприятностей.
Вскоре мы увидели беспомощно плясавшего на волне «Баграта». Он был доверху завален ставридой и сетями. Сами по себе сети весили немного, если бы не тяжелые грузила. В общем, «Баграт» был перегружен и сумел бы продержаться при действующем моторе, но старый парус, поднятый в критическую минуту, помочь не мог. Не было ветра. А волны от прошедшего ночью шторма шли, как говорится, шестибалльного роста.