Рукопожатия границ(Сборник рассказов)

Цыбульский Евгений

Бокс лижет руку, а потом, тихо скуля, постепенно встает, пробует идти и снова падает на мох.

Влодарский закусывает губу, передвигает автомат с груди под мышку и берет Бокса на руки. Быстрыми шагами он идет вперед. Через несколько десятков метров приседает к земле:

— Ищи, Бокс!

Пес наклоняет морду, нюхает и делает несколько шагов, показывая направление следа. Так повторяется еще раз, другой, десятый… Погоня продолжается.

Костенеют натруженные мышцы рук. Пот заливает глаза, приклеивает рубашку к телу. Влодарский не знает, как долго он идет, он потерял счет времени. Уже не знает,

где он и как называются вершины, изредка темнеющие на фоне неба. Он знает одно — нельзя прервать погоню. Только бы удержаться на ногах…

Ноги стали будто чужими. Сапог цепляется за корень, и Влодарский валится на землю. Падает он тяжело, боком, не выпуская из рук Бокса. С минуту отдыхает…

А если тот видит его беспомощность?.. Он пробует достать автомат, но мускулы как дерево. Закусив губы, он начинает с трудом сжимать и разжимать пальцы, двигать руками.

Светлеет. Оказывается, и у этой ночи есть конец. Между деревьев просачивается серый свет.

Влодарский поднимается и опять идет густыми кустами. Заслониться от ветвей, бьющих в лицо, нечем — руки заняты, он несет Бокса. Еще несколько шагов — и пограничник неожиданно выходит на поляну, покрытую буреломом, — поваленные, вывернутые с корнем из земли деревья, сухие ветви.

Автоматная очередь ударила совсем рядом. Влодарский падает на землю. На его голову, плечи сыплются сбитые листья. Войтек шепчет:

— Не уйдешь!..

Враг залег метрах в шестидесяти. Надо достать его из укрытия, разоружить.

Влодарский ползет с автоматом в правой руке.

Пуля впивается в дерево у него над головой. Залег, прижался к земле и, успокоившись, тщательно прицелился. Дал очередь поверх пня, из-за которого блеснул выстрел.

— Бросай оружие! — крикнул Войтек.

Эти слова услышал рослый мужчина, притаившийся в яме с автоматом. Он страшно устал и давно бы сдался, прекратил этот бешеный бег, но знает, что ему не простят. Ведь на Люблинщине живут семьи тех, кого в сорок пятом он расстреливал на порогах хат…

С этим солдатом, который всю ночь, как страшная месть, преследует его, надо как-то покончить. Мужчина широким, видным издалека жестом отбрасывает в сторону автомат.

— Не стрелять! — кричит он.

Тяжело отрывается от земли, становится немного боком и медленно поднимает руки вверх. За пнем мелькает зелень мундира, и в этот миг он натренированным движением выбрасывает руку вперед. Револьвер часто, раз за разом, бьет. Автомат у солдата выпадает из рук на траву.

«Теперь надо с близкого расстояния добить его…» Мужчина идет потихоньку, осторожно, пригнувшись к земле, каждую минуту готовый снова выстрелить.

Пограничник, однако, и не думает убегать. Поднимается с земли. Правая рука у него повисла вдоль тела, мундир на бедре потемнел от крови, но он жестко приказывает:

— Сдавайся, мерзавец!

«Ему еще недостаточно? Хочет бороться?» Враг заколебался на какую-то долю минуты, будто глаза этого молодого солдата имели способность убивать.

И доля минуты решила дело.

С земли молнией пронеслась серая тень. Какая-то тяжесть ударила диверсанта в грудь и повалила навзничь. Совсем рядом, у лица, он увидел темную волчью морду. Пошевелился, но его тут же сковали предостерегающее ворчание и зубы на горле. Перестал

шевелиться, обмяк, утратил волю к сопротивлению.

Спустя полчаса на поляне появились пограничники. Когда они вышли из зарослей, то прежде всего увидели Бокса. Широко расставив окровавленные лапы, он без движения лежал на груди бандита, вцепившись зубами в горло. Рядом, прислонившись спиной к старому большому пню, сидел старший стрелок Влодарский с американским пистолетом в левой руке.

Вот, кажется, и все.

Все ли?

Ах, да, я еще должен назвать длину трассы погони — тридцать шесть километров.

Хорст Реннгак

НАД ВЕНГРИЕЙ

вухмоторный пассажирский самолет с венгерскими опознавательными знаками бороздит влажные поля облаков, преодолевая натиск разбушевавшейся стихии. С тех пор как вдали исчезли огни Будапешта, земля внизу зияет непроглядной темью.

Неожиданно в кабине радиста вспыхивает сигнальная лампочка. Радист Янош Сабо включает рацию. Их вызывает аэропорт в Будапеште:

«Внимание, внимание! Предупреждаем машину НА-201. Есть подозрение, что несколько человек из числа пассажиров собираются напасть на экипаж и захватить самолет. Диверсии следует ожидать после вылета с промежуточного аэродрома. Обеспечьте охрану кабины летчика. Дальнейшие указания получите в Сомбатхее».

Человек с наушниками тяжело дышит. Теперь только не растеряться. Он отдергивает занавес, разделяющий кабины радиста и летчика, и подходит к первому пилоту. Торопливо сообщает содержание радиограммы. Второй пилот, Ференц Хибар, берется за ракетницу. Это единственное оружие в кабине. Он задумчиво взвешивает ее в руках, как будто старается определить ценность ракетницы в бою, который, возможно, предстоит.

Затем Хибар достает из бортового журнала список пассажиров. Он изучает каждое имя. За каким же скрывается враг? Во всяком случае, было бы неплохо хоть разок взглянуть на их лица.

Второй пилот направляется в пассажирскую кабину. Стараясь не обращать на себя внимания, осматривает сидящих.

Ференц Хибар насчитывает 14 пассажиров. В списке же их 15. Странно. От стюардессы он узнает, что место было оплачено, но при посадке осталось свободным.

Возвратившись в кабину, Ференц устанавливает, что пятнадцатый билет был приобретен Йожефом Кросаком.

Почему этот человек не сел в самолет? Шандор, первый пилот, поднимает правую руку и показывает на дверь, которая ведет в помещение для пассажиров. Ференц бесшумно запирает ее на задвижку.

В то время как переулок Михала Танчича в будапештском районе Чепель дремлет в ночной тишине, перед одним из домов останавливается широкоплечий чернобородый мужчина. Он настороженно осматривается и только после этого тихо нажимает на дверную ручку. На втором этаже он трижды коротко стучит в одну из квартир. Вскоре мужчина оказывается в скудно освещенной комнате. Сквозь густые клубы дыма его с любопытством и оценивающе разглядывают четыре пары глаз.