Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле
Шрифт:
Во время антракта она пошла в туалет, чтобы принять пилюлю. Она никогда не принимала пилюли прилюдно. Мне пришлось ждать ее в вестибюле. Ноги затекали, и я переступала с ноги на ногу, по очереди давая им отдохнуть.
Я рассматривала толпу, и в голове вертелась одна мысль: «Это Люди, Которые Посещают Театр в Манхэттене».
Какая-то пожилая женщина улыбнулась мне и заговорила с мужем, после чего он обернулся и посмотрел в мою сторону. Потом то же самое сделала другая женщина. Я плохо представляла, как я сейчас выгляжу, и мое лицо вспыхнуло от волнения при мысли, что, возможно,
Потом я поняла, что они смотрят на кого-то, кто стоит за мной, и оглянулась сама.
В первую очередь привлекали внимание ее ноги — длинные и загорелые, — а потом уже глаза, скулы, зубы, великолепные, как на снимке из иллюстрированного журнала. Ее спутник был старше ее — крупный мужчина, широкоплечий, высокий, светловолосый, с обветренным лицом. Он не был красив в буквальном смысле этого слова, но имел привлекательную внешность. Он явно подтрунивал над ней, а она говорила что-то вроде «о'кей» и сгибала руку. Он крепко сжимал ей руку выше локтя, и я скорее видела, чем слышала, как он при этом присвистывал. Она смеялась, а он так и держал ладонь кольцом вокруг ее красивой руки.
Отыскав взглядом тетю Риту, я помахала ей. Губы ее были накрашены свежей ярко-красной помадой Коко. Казалось, она пришла в глубокое волнение, увидев меня.
Это было ее лицо на публике. Я знаю, потому что она говорила мне об этом.
— Старайся выглядеть увлеченной на людях, — посоветовала она.
Уж она-то знала, что говорит. Я попросила у нее разъяснений.
Она угостила меня сигаретой, дала прикурить, потом закурила сама. Пока она говорила о недостатках первого акта, я не сводила глаз с этой привлекавшей всеобщее внимание пары. Тетя спросила мое мнение о пьесе.
— Хорошая, — сказала я.
— Хорошая? — переспросила тетя. — Дети хорошие, собаки хорошие… Это театр, Джейн.
— Ах да! — сказала я, и в этот момент мужчина поймал мой взгляд.
Я быстро отвернулась, но успела заметить, как он что-то сказал своей спутнице и двинулся в нашу сторону.
— Ой-ой-ой, — пробормотала я и тут же услышала над собой его голос, похожий на львиный рык.
— Рита! — воскликнул он.
Моя тетушка чмокнула воздух, будто бы целуя его в обе щеки, но он мотнул головой:
— Нет.
И поцеловал ее прямо в губы. Когда она представила меня, от удивления я не могла вымолвить и слова. В конце концов, по возрасту она годилась ему в матери.
Его звали Арчи Нокс. И моя тетя любила его. В такси по дороге домой я спросила ее, принадлежит ли он к числу знаменитостей.
— Для редактора он слишком знаменит, — ответила она. — Лучшие на виду не бывают.
Сама она была романисткой.
— Бьюсь об заклад, что его подруга — известная личность, — сказала я. — Возможно, писательница. Или актриса. Что-то в этом роде.
— Нет, — отозвалась тетя. — Если бы ей и хотелось этим заниматься, он бы ее отговорил.
— Арчи Нокс поцеловал тебя, — обронила я.
Она сжала мою ладонь.
— Надеюсь, тебе не было скучно?
Приехав домой, мы взяли бутылку бренди и вышли на террасу. Этажом ниже терраса была шире нашей, и, когда мы уселись, там
— Кто живет под тобой? — спросила я.
— Нина Соломон, — ответила тетя. — Она снимает документальные фильмы. Ее муж — художник Бен Соломон. Если бы ты побыла у меня подольше, мы сходили бы в его галерею. Там бывают литературные вечеринки. Завтра вечером я могла бы тебя взять. Она отхлебнула бренди. — Но в наши дни литературная братия так скучна. Мне бы хотелось, чтобы было побольше таких, как Арчи Нокс.
Мне интересно было узнать о нем, но я боялась спросить прямо.
— А что представляла из себя литературная братия в прежние времена?
— О, это были гуляки. Большие гуляки.
Я нарисовала в своем воображении красновато-коричневый внутренний орган, именуемый печенью, и предположила, что она имеет в виду запойных алкоголиков.
А тетя сказала:
— Сейчас все занимаются исключительно болтовней.
Поступив в колледж, я провела долгий уикенд с моей тетей на Марта-Виньярде. Пасмурным вечером она взяла меня с собой на грязи. Мы шли вдоль берега, и, когда приблизились к грязевым ваннам, я увидела, что все там голые. Покрытые грязью тела пестрели разными оттенками серого цвета — в зависимости от степени высыхания. Я посмотрела на тетю.
Она промолвила:
— Парад статуй.
И я сказала ей в тон — прислушиваясь к ней, — что она пытается сочинить строчку для романа.
Рядом с ней я чувствовала себя не столько юной, сколько провинциальной. Когда мы подошли к грязевой яме, она сказала:
— Иди вперед.
И я пошла без колебаний. Я сняла купальник, передала ей и бултыхнулась вниз.
Потом она соскоблила немного глины с моей спины и помазала ею у себя под глазами.
— У тебя мои груди, — заметила она, словно я совершила что-то похвальное.
Я попросила ее рассказать мне об Арчи Ноксе.
Она посмотрела на меня так, словно не была уверена, достойна ли я слушать ее рассказы. Потом проронила:
— Иногда он как будто с цепи срывался. В те дни, когда пил мартини.
— В чем это проявлялось? — спросила я.
— Женщины, — ответила она. — Женщины были от него без ума.
Она поведала мне, что когда-то у всех на слуху была история одной молодой женщины, которая из-за него покончила с собой. Я ждала продолжения, но тетя умолкла. Затем лицо ее просияло.
— И собаки, — сказала она.
— Собаки? — переспросила я.
— Собаки следовали за ним повсюду.
— Он был неплохим боксером, — сказала она в тот вечер, когда пригласила меня отпраздновать окончание школы. — Он вечно врезал кому-то по носу.
— Этакий мачо, — прокомментировала я.
— Нет, это было лишь точное выражение его внутреннего состояния.
Мне исполнилось уже двадцать пять, когда я снова увидела Арчи Нокса. Это было на вечеринке в Центральном Западном парке, куда меня пригласила одна подруга. К тому времени я работала помощником редактора в издательской фирме Н. и была в этой фирме самой молодой.