Руководство по системной поведенченской психотерапии
Шрифт:
Теперь Ж. Лакан идет дальше: «Именно в порядке, установленном стеной языка, и черпает воображаемое свою ложную реальность («Воображаемое» черпает себя в «Символическом», – А.К., Г.А.), которая остается тем не менее реальностью засвидетельствованной. Собственное Я (в нашем его понимании), другой, подобный – все эти воображаемые сущности являются объектами. […] Объектами они, безусловно, являются, будучи как таковые поименованы внутри однородно организованной системы – стены языка»928.
В этой цитате важно каждое слово. Во-первых, словосочетание «засвидетельствованная реальность» означает, что отношения эти действительны, но при этом уточнение «именно в порядке, установленном стеной языка», свидетельствует, что эта реальность обеспечивается взаимной согласованностью игры, обеспеченной «поименованностью» ролей («сын – мать», «учитель – ученик», «покупатель – продавец», «аналитик – анализант» и т. п.) и их соответствием «внутри однородно организованной системы» (не «сын –
Ж. Лакан в следующем абзаце еще явственнее прочерчивает «объектность» человека в таких отношениях, указывая на главенствующую роль языка в этой «материализации»: «Говоря со своими ближними, субъект пользуется общим для всех языком, в котором воображаемые Я выступают как вещи не просто вне-существующие, а реальные. Будучи не в состоянии узнать, что же именно находится в поле, где конкретный диалог протекает, он имеет дело с определенным числом персонажей (далее Ж. Лакан приводит символы своей схемы, которые обозначают я-отождествленные роли визави рассматриваемого субъекта по я-отождествленным отношениям, – А.К., Г.А.). И в той мере, в которой субъект ставит их в связь со своим собственным образом, те, с кем он говорит, становятся одновременно теми, с кем он себя отождествляет»929. Последняя фраза в этой цитате может показаться полным абсурдом, однако это совсем не так, Ж. Лакан, видимо, сам того не подозревая, с точностью формулирует принцип динамического стереотипа, где каждый элемент (неважно, является ли он «внешним» стимулом или «результирующей» реакцией) есть интрапсихическое составляющее.
Иными словами, все, что было представлено выше, прекрасно отражает сущность «первичной интерсубъективности». И далее, что не может не вызвать восхищения, Ж. Лакан излагает, если так можно выразиться, «переходную» между первичной и вторичной интерсубъективностью, которая, как нетрудно заметить, обеспечивается не чем иным, как я-неотождествленными ролями (теперь их безусловная значимость и ценность станет совершенно очевидной): «Говоря так, – пишет Ж. Лакан, – нельзя упускать из виду основное допущение, из которого мы, аналитики, исходим – мы твердо убеждены, что существуют и другие субъекты помимо нас, что существуют между субъектами отношения вполне неподдельные. У нас не было бы причин так думать, не будь наше убеждение засвидетельствовано тем фактом, который как раз субъективность и характеризует, – тем фактом, что субъект способен нас обмануть. Это и есть решающее доказательство. Я вовсе не утверждаю, что единственное основание реальности другого субъекта – это его доказательство. Другими словами, на самом деле мы обращаемся не к… (здесь Ж. Лакан приводит символы своей схемы, которые обозначают другого (Другого) как его (Его) сущностную инаковость, его (Его) уникальную индивидуальность, – А.К., Г.А.), которые и суть то, о чем нам ничего не известно, – настоящие Другие, истинные субъекты»930.
Остановимся на всех значимых местах этой цитаты. «Мы твердо убеждены, что существуют другие субъекты помимо нас» – заключенная здесь мысль не оставляет сомнений: я-отождествленные роли не дают нам ощущения собственной субъективности, что было бы нелепо ожидать от того, что по сути является пусть и сложным, но динамическим стереотипом. Как же Ж. Лакан «узнает» о субъективности других, «узнает» о том, что они не объекты (не вещи, какими были люди для ребенка на первых двух уровнях формирования его личности), а субъекты? Через возможность обмана с их стороны, что значит: я узнаю, что другой «себе на уме», узнавая, что он был со мной в я-неотождествленных отношениях, преследуя какие-то свои, осознанные им самим, но не известные мне цели. Тот факт, что другой может поступать не так, как я думаю, говорит мне о том, что он «мыслит» (здесь важен также и тот факт, что обман этот оказывается возможен благодаря языку: я понимаю, что он, этот другой, обладает не только внешней, известной мне, но и какой-то своей, только ему одному известной внутренней речью). Кстати сказать, и свою субъективность я осознаю, когда обманываю кого-то, иными словами, мое «эмпирически схваченное переживание собственного “Я”»931, есть не что иное, как переживание страха своей собственной нарушенной тождественности (исполняемой роли и стоящего за ней помысла).
Итак, я-неотождествленные отношения позволяют достичь «промежуточной интерсубъективности», интерсубъективности, где поведение другого субъекта открывается в качестве «тайны за семью печатями». «Другой» пугает в состоянии этой «промежуточной интерсубъективности» своей неизвестностью, непредсказуемостью, инаковостью, но не сущностной, не уникальной еще, а инаковостью мысли, действия, поступка. Собственно же его уникальная индивидуальность,
И вот почему Ж. Лакан пишет: «Они («Другие», «истинные субъекты», – А.К., Г.А.) находятся по другую сторону стены языка (языка и речи (внутренней и внешней), – А.К., Г.А.) – там, где мне никогда до них не добраться. Это ведь к ним, по сути дела, обращаюсь я каждый раз, когда произношу слово истины, но достигает оно, по законам отражения, лишь… (здесь Ж. Лакан снова использует обозначения своей схемы для “других” с маленькой буквы, “ролей”, – А.К., Г.А.). Я всегда устремляюсь к субъектам истинным, а довольствоваться мне приходится только тенями. От Других, истинных Других, субъекта отделяет стена языка»932. В результате Ж. Лакан все-таки преодолевает свой соломонизм и вводит дифференциацию между другим (с маленькой буквы) и Другим (с большой буквы), где первый – соответствует «первичной интерсубъективности», а второй – другой (Другой) человек, воспринимаемый личностью высоких степеней ее развития во всей его (своей) сущностной инаковости, уникальной индивидуальности, что соответствует «вторичной интерсубъективности».
Таким образом, Ж. Лакан предлагает замечательную возможность понять, каким же образом, по каким психологическим механизмам существуют я-отождествленные и я-неотождествленные отношения; он показал также значимость я-неотождествленных отношений для обретения субъектом ощущения собственной и чужой «субъективности». Он позволил сформулировать те отличия, которые характеризуют специфику «первичной», «переходной» и «вторичной интерсубъективности».
Впрочем, для собственно психотерапии важны только первые две: «первичная интерсубъективность» пациента, с которой всякий раз сталкивается психотерапевт, а также «переходная», которую следует сформировать у пациента, с тем чтобы обеспечить ему максимально возможный уровень адекватности-адаптивности. Относительно же «вторичной интерсубъективности» следует заметить: поскольку психотерапия – есть процесс лечения, то относить формирование «вторичной интресубъективности» пациента, что возможно лишь по достижении высоких уровней личностного развития последнего, не входит в ее задачи. Однако такая цель может быть поставлена и может быть достигнута, вместе с тем в данном случае уже нельзя говорить о психотерапии и ролевых отношениях «врач – больной», но лишь о «психотерапевтическом сопровождении» процесса развития личности, своеобразном «вспоможении», которое, впрочем, повторимся, нельзя назвать лечением, поскольку никаких следов болезни именно в этом вопросе и под этим углом зрения при всем желании усмотреть не удастся.
С другой стороны, очевидно, что достижение состояния «переходной интерсубъективности» хотя и повышает уровень психической адаптации пациента, не избавляет его, однако, от необходимости пребывать в состоянии, при котором хрупкое равновесие адаптивности не является в полной мере спонтанным, пациенту все равно придется осуществлять поведение в отношении поведения, то есть отслеживать работу своих динамических стереотипов и актуализирующихся доминант, за что, впрочем, он будет награжден достойным субъективным качеством жизни. То же, что касается «психотерапевтического сопровождения» процесса развития личности, то эффект такой работы значительно более стоек и имеет принципиально другое качество. [499] Поскольку же настоящая работа посвящена психотерапии, то здесь будут указаны только те вопросы, которые касаются «переходной интерсубъективности». [500]
499
Все эти вопросы рассмотрены нами в работе «Развитие личности (психология и психотерапия).
500
Вместе с тем следует отметить, что не для пациента, но для психотерапевта, желающего быть действительным профессионалом, «вторичная интерсубъективность» абсолютно необходима, в этой связи он нуждается не в лечении, прежде чем преступить к исполнению своих профессиональных обязанностей, как того требует, например, психоанализ, а в прохождении курса «психотерапевтического сопровождения» процесса развития личности.
А.А. Ухтомский сформулировал главный принцип межличностных отношений – формирование «доминанты на лице другого». Пояснение этого принципа представляется весьма затруднительным по причине скудности материала (системной, обобщающей работы по этой теме у А.А. Ухтомского нет), из-за терминологических трудностей и разнообразных смешений, а также просто по причине очевидной сложности этого вопроса. Впрочем, если рассматривать «лицо другого» (или, как иначе называет его А.А. Ухтомский, «Собеседника» (с большой буквы), то есть «Другого») в дихотомии «Двойника», как, собственно говоря, это и делает А.А. Ухтомский, то, несмотря на определенные трудности, решение задачи может быть все-таки найдено.