Рукою Данте
Шрифт:
Получилось прекрасно.
Первая страница «Ада»: 1309-й плюс-минус 8 лет, с 10 % вероятности точности в пределах 1 года и 80 % вероятности точности в пределах 8 лет.
Последняя страница «Чистилища»: 1315-й плюс-минус 7 лет с 15 % вероятности точности в пределах 1 года, 85 %; вероятности точности в пределах 7 лет.
Последняя пергаментная страница, предшествовавшая бумажным, в конце «Рая»: 1320-й плюс-минус 5 лет с 20 % вероятности точности в пределах 1 года, 90 % вероятности точности в пределах 5
Последняя страница «Рая»: 1316-й плюс-минус 6 лет, с 15 % вероятности точности в пределах одного года, 85 % вероятности точности в пределах 6 лет.
И дальше — в Чикаго.
Эксперты этой научной лаборатории — признанные во всем мире специалисты по разоблачению фальшивок — сущие адвокаты дьявола. Все попадающее сюда считается подделкой и подвергается серии изощренных тестов, цель которых доказать, что исследуемый образец является таковой.
И лишь пройдя всю цепочку аналитических испытаний, от самых простых до невероятно сложных, вещь признается очищенной от подозрений.
Визуальный осмотр.
Инфракрасная микроскопия.
Аутентификация письменных характеристик, относящихся к предполагаемому году или годам происхождения.
Аутентификация характеристик чернил по соответствию предполагаемому году происхождения.
Тест на установление степени и природы диффузии чернил по пергаменту и внутри его и природы желтых пятен вокруг чернильных линий как показателей срока, предположительно прошедшего со времени написания образца.
Визуальное, химическое и техническое сравнение с датированными документами того же временного периода и места.
Тест на микроэлементы.
Химический анализ чернильного пигмента.
Сканирование с помощью электронной микроскопии.
Энергодисперсивная рентгеноспектрометрия.
Хроматография.
Поляризационно-световая микроскопия.
Меня уверили, что никто и ни при каких обстоятельствах не сможет востребовать рукопись. Только я сам смогу забрать ее из лаборатории.
Итак, назад в Нью-Йорк, где летняя жара приближалась к пику.
Я получил деньги, обналичил все, снял деньги с банковских счетов, закрыл кредитные карточки.
Перед тем как покинуть Аризону, я позвонил моему другу Брюсу, работающему в «Стриблинге», и попросил позвонить нашему общему бухгалтеру и адвокату с тем, чтобы передать мои апартаменты одному из них, за наличные, быстро. Никаких закладов у меня не было. Я не знаю, кто владеет моей бывшей квартирой сейчас, когда я сижу в ней. Но чьей бы собственностью она ни была, я сижу в ней с миллионом сотенными вместо одной бумажки.
— Позвоню, — сказал я Брюсу. — Объяснить ничего не могу.
Я позвонил Мишель.
— Позвоню. Объяснить ничего не могу.
Миллион сотенными — куча денег. Я позвонил бухгалтеру и попросил его перевести деньги в Милан на счет Джульетты.
— Позвоню.
Я позвонил Джульетте и назвал ей номер перевода.
— Позвоню. Объяснить ничего не могу.
Если уж я умру, то пусть лучше деньги достанутся ей. Я заказываю пиццу и слушаю сонату Баха для виолончели.
Я ем пиццу и слушаю «Роллинг стоунз».
Оглядываюсь.
Господи, моя библиотека! Столько прекрасных книг.
Куплю новые.
На кладбище нет ламп для чтения.
Господи, все! Столько привычных, нежно любимых хреновин. Столько нежно любимых, мать их, знакомых.
О черт!
О Боже!
Пожалуйста, помоги мне.
Я дремлю. Просыпаюсь. Свет какой-то странный. Вечер или утро?
Сумка собрана.
Через несколько часов у меня встреча с Луи, Левшой и Джо Блэком.
Я включаю на полную катушку «Jumpin' Jack Flash». Готовлю кофе. Принимаю валиум, горячую ванну, бреюсь.
Этот халат прослужил мне целых гребаных двадцать лет.
Левша оружие никогда не носит.
Я выключаю музыку.
У Джо Блэка пистолет, возможно, в ящике стола.
Я оглядываюсь. Слезы на глазах.
Остается Луи. Тот, кто отправляет людей в мир теней.
Я принимаю еще одну таблетку валиума.
Я достаю из ящика пистолет.
Когда дела привели его в Венецию в следующий раз, визит к старику оказался по необходимости коротким.
Откровенно и с легкостью рассказал он о том, что предал тщеславие юности морю, и о дыхании, вошедшем в него на берегу.
Старик выразил понимание и одобрение.
— Все слова, — сказал он, — рождены стремлением выразить себя и жаждой общения. Каждый звук, каждый элемент каждого древнего алфавита, от которого произошли все другие алфавиты, имеет, как мы видели, собственную божественную, священную ценность. Чем древнее язык, тем выше, могущественнее эта ценность, эта таинственная значимость. Так, латинский язык обладает неизмеримой точностью для передачи величайших тонкостей и различий и четких афоризмов и фраз, но его начальные, исходные элементы сами по себе слабее таких же элементов более древнего еврейского языка. Именно понимание этих сил, как я думаю, и привело тебя ко мне.
Но поразмысли вот о чем: первый звук первой буквы древнееврейского языка, ah, с которого начинается aleph, есть звук вздоха.
То же самое можно сказать и о первой букве греческого языка, alpha, с которой открывается этот алфавит. Примеры можно продолжать. Первая буква латинского алфавита, ah, — это ее, alpha, ребенок. А потом наши разговорные, простонародные языки, на которых говорят в Италии, Франции и так далее.
Все начинается со вздоха, с ah, от которого пошли все слова и все языки, и все попытки выразить невыразимое.