Рулетка для двоих. Часть 1: Онлайн
Шрифт:
Я нажал «Следующий».
Телефон пиликнул пришедшим сообщением.
«Егор, добрый вечер…» — увидел я во всплывающем заголовке. И аватарку Юли. Сегодня же суббота! Можно хотя бы одни выходные провести спокойно, не думая о работе? Господи, за что? Где ж я так нагрешил-то? Или ты мстишь мне за то, что я в тебя не верю? Так хочу сообщить: такой способ не сильно способствует установлению доверительных отношений.
Вздохнув, разблокировал телефон и прочел сообщение. Что показательно: ни одного смайлика.
«Егор, добрый
В смысле «отрезала»? Автозамена шутит? Наверное, «порезала». Хрупкие сейчас девушки пошли. Малейшая царапина — сразу паника и отгул. Ладно, дело хозяйское.
«Хорошо», — отстучал я, откладывая телефон и придвигая к себе ноутбук.
У меня выходной, нет меня.
Я нажал «Следующий».
Рулетка моргнула вращающимся кружочком на черном фоне в поисках нового собеседника. А телефон высветил новое сообщение. Не хочу знать, что там. Телефон сверкнул еще одним сообщением.
Да епрст!
Я нажал «Стоп».
«Ты не знаешь, йодом можно смазывать, если кровь все еще немного сильно идет?»
В любом случае я знал: открытая рана и йод — несовместимые понятия. Поэтому ответил:
«Так немного или сильно? Нет, нельзя, ожог тканей будет!»
«А жгут надо накладывать перед или после пореза?» — прочел я следующее сообщение.
Глаз дернулся от такой грамматики. С падежами у молодежи нынче совсем плохо. Смутное беспокойство засвербело внутри, подсказывая, что ситуацию нельзя оставлять просто так.
Я нажал кнопку видеозвонка.
— Юля, привет. — В кадре появилось знакомое белокурое недоразумение, точнее, ее очень, очень бледная версия. Судя по звуку льющейся воды, находилась Юля в ванной.
— Добрый вечер, Егор! — пискнула она. — Ты насчет отгула? Я потом отработаю, честно!
— Я насчет пальца.
Интересно, ее в детстве часто роняли головой вниз? Хотя, нет. Вру. Не интересно.
— А, это… Да я просто бутерброды резала, и вдруг нож соскользнул. Неприятно вышло.
— Покажи, — потребовал я.
— Ой, да там смотреть-то не на что! Я сейчас кровь только смою и пластырем залеплю. И все нормально будет!
— Покажи! — повторил я, добавив громкости в голос.
Юля перевела камеру, демонстрируя кран с льющейся водой и засунутый под него палец.
Хорошая новость была — порез шел не по суставу. Связки, возможно, не пострадали. Плохая — скорее всего, только связки и не пострадали. Потому что палец висел. То есть буквально: половина торчала горизонтально, а вторая половина висела вниз на чем-то очень тоненьком. И кровь лилась ручьем, смываемая в раковину.
— И что это ты делаешь? — спросил я как можно более спокойно.
— Держу под ледяной водой! Я читала, что так сосуды сужаются, и кровь меньше течет.
— Да. Сужаются, — подтвердил я в камеру. — Если они целые! А у тебя они разрезаны, дура! Еще и заразу занести хочешь?
— А что делать? — Ее голос дрожал, но слез не было. От шока, скорее всего.
—
Ну не получается спокойно, как ни старайся! Но стараться надо.
— Есть кто-нибудь в доме?
— Нет, я одна…
Жаль, что жила Юля в другом районе. Так бы и сам мог домчаться к ней, но не через всю Москву по вечерним пробкам. Слишком долго, а действовать нужно максимально быстро.
— «Хлоргексидин» в аптечке есть? Или «Мирамистин»? Однофигственно сейчас!
— Есть, «Мирамистин»! Я им горло сбрызгивала при ангине весной!
— Вот берешь его и щедро дезинфицируешь порез. Потом накладываешь стерильную повязку из бинта или марли, сжав края раны. Туго накладываешь, желательно, много слоев. И еще туже перевязываешь. Фотографируешь время перевязки. Поняла?
— Да!
— А потом пулей летишь в ближайший травмпункт! — завершил я выписывание рецепта. — Или в больницу! И чтобы без справки я тебя на работе не видел! А то кольцо потом не на что надевать будет!
— Поняла! Уже бегу!
— Позвони мне после, что да как.
— Хорошо! Спасибо, Егор.
Я завершил звонок.
Как? Как это поколение собирается дальше существовать? Они же элементарных вещей не знают! Их вырастили, как клубнику в теплице: домашние, ламповые условия и тщательная защита от любых непредвиденных ситуаций. Они просто не готовы к суровым взрослым реалиям. Их гулять отпускают только под присмотром мамы или няни, и так лет до десяти. И в школу возят на машине, хотя пешком идти до нее минут десять. А после поступления в универ живут на снятой родителями квартире, потому что общага — это страшное место.
Я понимал, что такие родители старались дать своим детям только лучшее. То, чего сами были лишены. Но шло ли это на пользу или во вред — у меня не было ответа.
Невольно вспомнил свое детство, которое лет с пяти проходило во дворе, лет с семи — на заброшенной стройке неподалеку, а лет с двенадцати — вообще по всей Москве. Вот это были действительно страшные места. В девяностые, когда не было ни камер на каждом углу, ни полиции на входах в метро, ни усиленных мер безопасности.
Чего только не случалось в те годы. Я падал с сосны, с высоты седьмого этажа, когда подо мной сломалась ненадежная ветка. Повезло, что внизу рос огромный куст сирени, который принял меня в свои объятия, словно перина. Я тонул в озере, когда из рук выскользнуло бревнышко, используемое вместо надувного круга, а плавать тогда еще не умел. Повезло, что меня с берега увидел незнакомый мужик и рыбкой бросился на выручку. Втыкал себе в ногу топор, промахнувшись мимо полена. Повезло, что кость не задел. Дважды оказывался рядом с терактами, которые происходили в те времена по несколько раз в год. Повезло — не зацепило. Однажды встретился с престарелым педофилом, который долго рассказывал, что у него нет друзей, но дома есть классная приставка и куча картриджей к ней с новыми играми. А потом лез целоваться в темной подворотне. Мне было противно и страшно до дрожи в коленях, потому что рядом не проходил ни один другой человек. Счастье, что хватило мозгов скормить ему ложный телефон и наплести еще какой-то чепухи, лишь бы сбежать. Больше я его не видел.