Румбо
Шрифт:
— У кошек и змей есть общая черта: они шипят! — произнес стоящий перед Румбо приземистый старичок в замшевой шляпе.
— А? — Румбо словно очнулся.
Некоторое время назад, отогнав мысли о 3ое, он встал со скамьи, выбросил остатки семечек и пошел вдоль могил, выдергивая перезревшие травяные стебли — и тут едва не сшиб с ног неизвестно откуда появившегося деда.
Тот мог бы упасть, удариться затылком о кусок гранита. Черепок бы старый лопнул: ведь он неэластичен. Мозг бы вытек (возможно, частично).
— Вы, молодой человек,
— Надо же, настоящее пенсне… — улыбнулся Румбо, вглядываясь в сморщенное лицо, — я думал, таких уже не бывает.
— Знаю, что ты думал… то есть, я думал! — хлопнул его по плечу старик, и вдруг закаркал визгливым смехом астматика.
— Отец, тебе, вообще чего надо? Если конкретно… — Румбо свернул травяной букет комом и примотал стеблем к мошонке.
Он начал ощущать раздражение: глаза уже дважды смерили расстояние до сморщенного подбородка.
— Что, уже достал я тебя? Так быстро? — дед отошел, склонив голову.
— Если ты меня решил достать, то рискуешь своего добиться… — сдержанно пообещал Румбо, вставая чуть боком.
— Рискую… а чего, сунь мне, Румбон, по чану. Да только гляди, не промахнись!
— Ой, а вы, наверное, мастер ушу, раз говорите с азиатскими намеками? — осведомился Румбо, едва сдерживаясь.
Стараясь расслабиться, он выравнивал дыхание.
— Это ты о себе такого мнения? — ощерился старик, тряся челюстью.
Румбо резко качнул вес и бросил кулак.
В то же мгновенье жестокий встречный живо напомнил его голове недавние переживания, связанные с Лёхой и Нерестом.
На автопилоте Румбо вскочил. Перед глазами поплыло, предательски не подчинялись ноги.
Старик поднял с земли пенсне и снова закудахтал:
— Я — это ты, Румбо. Через много-много лет… которых на самом деле, оказывается так мало. Время летит так быстро… всего 9 секунд. Разве забыл?
— Что? Ты чего гонишь, дедуля?!
— Гонишь — ты. А я рулю.
— А, рулишь… ну и рули отсюда на хуй, пока не поиздержался! — Румбо выразительно качнул прихваченной из Красной Комнаты мясорубкой.
— Ты еще микроскопом меня по башке прихлопни, — разорвал дистанцию старикашка, смещаясь вдоль могильной ограды, — как ты это сделал когда вы с Валерой оттягивались летом на биобазе… Помнишь бухого солдатика, которому ты засадил по башке микроскопом?
— Ишь ты… всё тебе известно… — Румбо ощутил, как потяжелел пульс и напряг промежность. — Это всё заморочки ваши! Колдовство, блядь… ментовская ступня, и города эти блядские. Не выйдет, дедуля. Не взять меня твоим дырявым изменкам!
— Молоток… правильно: сопротивляйся. Руки не опускай, — кивнул старик, сделав движение навстречу, и как раз в этот миг Румбо, изловчившись, рубанул ему по шляпе мясорубкой, крутанув ею из-за спины и прикрыв второй рукой голову.
«Лёха и Нерест!» — успела мелькнуть мысль, а в следующее мгновение он
Запах нашатыря. И еще чего-то, зовущего и сладко-знакомого. Море?
— Ну что… а я тебя предупреждала… — 3оя наклонилась к нему, поправляя ледяной компресс. — Молчи уж, не дергайся… Как видишь, тараканы в голове не чуть не лучше ублюдков вокруг. И те, и другие портят нам жизнь. И те, и другие вырубают жестким ударом в дыню.
— Но теперь мне больно! — забыв о достоинстве, пожаловался ей Румбо, едва двигая челюстью.
— Жалеешь себя? Конечно, будет больно… больнее всего — от ударов, которые наносишь себе сам. Часто смерть — медленная или быстрая — следует за такими ударами. Ты до сих пор привык защищаться снаружи. Пора учиться защищать и внутри. Чтобы не было доступа к сердцу твоему сладким обещаниям и лести. Чтоб не проникли в твою голову чумные тараканы ненависти. Чтоб не сжимал желудок тисками экзистенциальный страх, присущий последышам. Но расслабься: тебе еще долго тренироваться, прежде чем научишься убивать с одного удара. Так что вперед: в этой жизни есть место для поиска. Для искренних жертв и чудесных приобретений. Для дрожи открытий и звёздного хмеля. Для золотых рукопожатий и для французских засосов — всему в этой жизни есть место, милый!
— Значит, и для нас там место найдется? — улыбнулся ей Румбо.
Он лежал; она сидела рядом — на столе в Красной Комнате. Люстра была разбита, но подземное тление алых светодиодов на микрофонах, кривящее рожицы на стекле бутылок «боржоми», окутывало стол едва уловимой светлячковой дымкой, в которой Румбо видел как змеекот.
Она склонилась над его членом, изучая языком контуры головки.
Он подал вперед таз.
Она убрала голову.
Улыбнулась, глядя в глаза:
— Чего ты хочешь?
— Тебя! Тебя хочу!
— Что это у вас за желания такие странные, молодой человек? — девушка присела над ним, направляя головку в свои нижние губы, но не вставляя, а лаская ей клитор и у самого входа.
Румбо рванулся навстречу, ухватив за булки — она охнула и зажмурилась — он прижался теснее, упёрся в матку.
Она приоткрыла рот и задвигалась, задавая ритм.
«Хорошая ебля как танец!» — подумал Румбо, который танцевать не умел, зато был не дурак потрахаться.
Сначала плавные покачивания с остановками на поцелуи.
Потом шлепки и соударения с небольшой амплитудой, амортизированные тренированными мускулами.
Затем жестче: глубже и чаще.
…3оино окаменевшее, налитое кровью лицо содрогалось перед ним, глаза обдувал горячий воздух бабьей утробы; раскачивалась черная челка.
Он понял, что она сейчас кончит, и обрадовался, что дотерпел, хотя у самого уже подступало.
Она скакала на нем, надрывно поскуливая, впиваясь в лицо тонкими нервными пальцами. Он ощутил, как 3оина судорога сдавила распертый струною член его…