Руны
Шрифт:
— Вот теперь ты прежний Бернгард! — засмеявшись, воскликнул Курт. — Я впервые вижу тебя таким здесь. Ты прав, мы сжились с морем, в море мы дома, и это лучшее средство выбить дурь из головы. Да здравствует море!
Они подошли к воротам кладбища. Бернгард остановился и сказал уже серьезно:
— Иди вперед, Курт, я зайду на минутку на могилу отца, потом догоню тебя.
Курт кивнул и пошел дальше, а его товарищ повернул к могиле. Он с удивлением увидел, что кто-то вышел из-за креста, но в следующую минуту узнал министра.
— Дядя Бернгард!
— У могилы брата, что может быть естественнее, — спокойно ответил барон.
Бернгард медленно подошел и, остановившись по другую сторону могилы, произнес:
— Я не думал, что ты станешь бередить себе душу этими воспоминаниями.
— Бывают воспоминания, которых не вычеркнешь из жизни… и я не имею привычки забывать о них, — сказал Гоэнфельс. — Ты еще в Рансдале? Вы собирались уехать еще вчера; так, по крайней мере, сказал Курт, когда приходил в Альфгейм прощаться.
— Мы ждали ветра и уезжаем сегодня через два часа.
Наступила короткая пауза. Обоим эта неожиданная встреча была явно в тягость. Министр едва ли приехал бы в Рансдаль, если бы знал, что отъезд отложен, но его лицо имело обычное угрюмое выражение, когда он опять заговорил:
— Мы тоже хотим совершить экскурсию на «Орле», но едва ли встретимся с тобой. Альфред непременно хочет показать нам север.
— Альфред? Ты хочешь сказать принц Зассенбург? Он, кажется, очень хорошо к тебе относится.
— Да, как сын. Неделю тому назад Сильвия стала его невестой… Это тебя так удивляет?
Взгляд министра с некоторым удивлением скользнул по лицу племянника; он не мог объяснить себе, отчего оно дрогнуло. Но Бернгард ответил совершенно спокойно:
— Нет, Курт еще по приезде говорил, что ваши близкие этого ждут. Позволь и мне поздравить жениха и невесту.
— Благодарю! Мы объявим о помолвке, когда вернемся в Берлин; тебе я сообщаю о ней сейчас, ты же прислал мне извещение о своей помолвке, хотя и очень официальное.
— И не получил на него никакого ответа!
— Мое молчание и было ответом. Разве ты ждал, что я поздравлю тебя с таким брачным союзом?
— Действительно, не ждал; ты считаешь унижением женитьбу последнего представителя рода Гоэнфельсов на дочери рансдальского пастора?
— Нет! Я уже давно не разделяю взглядов провинциальных владельцев майоратов, считающих только свою касту привилегированной. Занимая пост, подобный моему, человек сталкивается с людьми совсем из других слоев общества; поневоле отучишься от высокомерия. Для меня имеет значение человек, а не его происхождение. Ты вполне смог бы обеспечить свою жену, хотя теперь это лишнее, так как она остается в Рансдале, в привычном для нее кругу.
Бернгард, очевидно, меньше всего ожидал таких рассуждений от дяди и был озадачен.
— Я знал тебя совсем другим.
— В таком случае ты не знал меня. Я упрекаю тебя не за выбор, а за то, что ты приносишь ему в жертву наше древнее родовое имение, принадлежащее Гоэнфельсам уже несколько веков.
— Эта девушка — моя будущая жена! — вспыхнул молодой человек. — Извини, дядя, хотя ты и занимаешь высокое положение в свете, и был женат, но о том, что касается чувств, предоставь судить другим.
Гоэнфельс очень спокойно отнесся к этому ясному намеку на его собственный брак по расчету.
— Я действительно не могу похвастать чувствительностью и никогда не испытывал ее, но мне слишком часто случалось наблюдать, как страсть овладевала другими, чтобы отбить у меня охоту оказаться в ее власти. В твои годы и с твоим характером она должна играть первую роль, и это я понял бы. Ты любишь свою невесту?
Вопрос был неожиданным после того, что предшествовало ему, но Бернгард спокойно произнес:
— Я выбрал ее, и больше мне сказать нечего.
— Отчего же ты не скажешь просто «да»? — заметил министр. — Я уже давненько стою здесь, у могилы, и был невольным свидетелем вашего прощанья у пастората. Ты поцеловал невесту, как этого требует обычай, но это не было прощаньем жениха, а когда ты проходил мимо с Куртом, то радовался, как узник, с которого сняли оковы.
Слова эти попали в цель и рассердили Бернгарда.
— Я не выношу оков, ты знаешь это лучше всех, — сказал он с гневом. — Это наш старый спорный вопрос; ты желал держать меня на привязи, а я хотел жить на свободе.
— Ну, теперь ты получил эту желанную свободу; что же, ты счастлив?
— Да! — решительно воскликнул молодой человек.
— Твои глаза говорят «нет». Я больше верю им.
— Кто же вообще счастлив? — воскликнул Бернгард с коротким, жестким смехом. — Может быть, ты? Есть ли хоть один счастливый человек на свете?
— Молодость счастлива сама по себе и должна быть счастлива, — ответил министр с ударением. — Тебе двадцать пять лет, ты на днях женишься и так говоришь! Посмотри на Курта, он счастлив, потому что молод и у него есть будущее, у тебя же только Рансдаль.
— Где я первый!
— Среди крестьян, ограниченных людей, которые знают только свою лодку да ружье. И в этом твое честолюбие! Я тоже хотел быть первым и стал им, но я выбрал себе иную цель.
Бернгард не отвечал, но в его душе шевелилась зависть при взгляде на человека, стоявшего перед ним в полном сознании собственной силы и продолжавшего с насмешкой:
— Правда, я не сам себе голова, как ты, у меня нет времени для катанья по морю да охоты, которыми ты наполняешь свою жизнь. Тебя это удовлетворяет, и, может быть, ты со временем станешь еще почтенным отцом семейства в своем Эдсвикене; боюсь только, что у тебя нет для этого задатков. Может быть, ты думаешь, что если у человека есть жена и дети, то жизнь становится для него удовольствием, если раньше была невыносима? Берегись! Такие цепи тяготят, если это только цепи.